Лекция прочитана в РГСУ 12.03.2020

Философия Политики № 9. От Гоббса к Локку: парадигма либерализма. Курс А. Дугина 2014. Волк/идиот. Антропологический пессимизм. Tabula rasa: антропологический оптимизм. Гражданское общество как либеральный концепт. Адам Смит: от политики к экономике. Средний класс и бесконечный рост.

Либерализм в международных отношениях. Базовые принципы либерализма. Классический либерализм, институционализм, функционализм, неолиберализм, транснационализм, теория глобализации. Читает А.Г. Дугин. Москва, МГУ, 2013.

Либерализм в Международных Отношениях. Пацифизм. Антропологический оптимизм. "Демократиии друг с другом не воюют". Читает А.Г. Дугин. Москва, МГУ, 2012.

Неолиберализм. Транснационализм, Неомарксизм в МО. Глобализация в неолиберальной и неомарксистской перспективе. Читает А.Г. Дугин. Москва, МГУ, 2012.

Либеральный концлагерь

Алексáндр Гéльевич Дýгин, русский философ, выразил свою уверенность в том, что цивилизация, которую мы знаем, завершила свой цикл. Ведущий: Дмитрий Роде
 

Либерализм как государственная идеологии России 

Либерализм в искусстве: проблематичность содержания и ревеляция сатанизма

·      Либерализм: субъектом является индивидуум. Главная цель – освободить индивидуума от власти Церкви, затем национального государства, правовых ограничений, сословных рамок, а потом уже от гендера и принадлежности к человечеству. То есть, от всех форм коллективной идентичности. К сплавлению человека с искусственным интеллектом или какой-либо химерой все и идет – видимо, своего интеллекта у «прогрессивной части человечества» не хватает. ·      Марксизм (социализм): освобождение одних индивидуумов ведет к закабалению других. Общество состоит не из индивидуумов, а из классов. Между этими классами идет война, пролетариат должен победить буржуазию. ·      Национализм (фашизм): признаются прогресс, индивидуальная идентичность. Из индивидуумов нужно слепить новую конструкцию – политическую нацию как субъект истории. Одна нация конкурирует с другой исходя из своих эгоистических интересов. В крайней форме – это фашизм, или этатизм. ·      Три политические теории спорят между собой последние 200 лет. Ницше ожидал эпоху, в которой люди будут бороться не за ресурсы, а за идеи. В ХХ веке, если мы отвлечемся от материализма, мы увидим битву идеологий: либерализм западного капиталистического общества, социализм СССР и фашизм Гитлера. ·      Вторая половина ХХ века – «холодная война», идеологическая битва между либералами и коммунистами. Победили либералы. Вторая и третья политические теории уходят из жизни. ·      Либерализм боролся против тоталитаризма, во имя свободы – но когда не осталось коммунизма и фашизма, не с кем стало бороться. И тогда либерализм обнаружил страшную вещь: это тоже диктатура, тоже расизм - только не биологический или классовый, а культурный, цивилизационный, технологический, экономический. Все корни тоталитарных идеологий – в Модерне. Модернистская сущность либерализма открывается сейчас. Он остался один и демонстрирует собственную структуру. ·      Есть те, кто говорит ему «Да» (либеральный сектор правительства, пятая и шестая колонны), но большинство человечества все громче говорят этому «Нет». И тогда мы говорим о Четвертой политической теории. Пока мы остаемся в рамках трех теорий, мы скатываемся в одну из них, либо в идеологическую смесь. Либерализм, чтобы справиться с оппонентами, просто называет их «фашистами» и приравнивает к Гитлеру, либо же называет сталинистами. Это и есть открытое общество и его враги (отсылка к «Открытому обществу» Карла Поппера) – коммунисты и фашисты. Если вы хотите кого-то безнаказанно убить, назовите его фашистом или коммунистом. ·      4ПТ предлагает сделать важный шаг: сказать «мы против либерализма». Это ловушка – гегемония сразу определяет нас как фашистов или коммунистов. 4ПТ предлагает выйти за рамки – добавив, что «мы не фашисты и не коммунисты». Субъект 4ПТ – народ, не как население или совокупность граждан. Народ как культурно-историческое понятие, что существует по ту сторону коротких циклов времени, что существует в социальной вечности – что было, есть и будет.  ·      Борьба с либерализмом в 4ПТ приобретает антропологический характер, борьба за человека. За то, что делает человека человеком – язык, культуру, идентичность, историчность, время, свободу и достоинство. Речь идет уже не о «правых» и «левых», а о формировании другой конфигурации, симметрии, геометрии идеологии. Не фашисты, не коммунисты, а сторонники народа как той формы коллективной идентичности, которая не сводима ни к классу, ни к нации, а которая уходит вглубь времен, которая имеет отношение к духу, к душе, к Традиции, к священному – ко всем категориям, отброшенным на пороге Модерна. 

·      Гегемония – это распространение либерально-буржуазной идеологии в глобальном масштабе (по Грамши – это атака капитала). Капитал на Западе везде устанавливает единую модель нормативов по всему миру: рынок, политическая демократия, либерализм, открытые границы и пр. ·      Некоторые политические режимы под давлением гегемонии сопротивляются. Пытаясь сохранить суверенитет, они обращаются к политике цезаризма. Цезаризм – это политический режим, который, принимая в целом императив гегемонии, старается не принимать ее целиком. Не входить в прямой конфликт с гегемонией и сохранить власть. Что-то берется от гегемонии, что-то отрицается. ·      В обществе происходит частичный рост гегемонии – Грамши называет это transformismo. Это частичное торжество капитала: к примеру, в экономике и частично в культуре, но военная сфера остается под контролем национального лидера. Общество балансирует. ·      Цезаризм по Грамши эффективен, и может долго удерживаться. Но это не противоположность гегемонии, а ее откладывание. Цезаристы удерживают уютные места и не хотят отдать руль гегемонам – возникает конфликт. Пример – Саддам Хусейн, который слишком «задержался». ·      Америка Трампа – попытка построить цезаристскую систему. Трамп не хочет быть безликим как Клинтон или Обама. ·      Контргегемония – альтернатива. Это борьба против гегемонии как явления, цель - отвергнуть до фундаментальных оснований. Это единственный способ народов по-настоящему и в долгой перспективе отстоять суверенитет. ·      Гегемонию нужно отвергать и «слева» (как Грамши) и «справа». Нужно строить альтернативный фронт – ни правый, ни левый, который объединит и консерваторов, и борцов за социальную справедливость и против капитала. Гегемония – не судьба, а вызов. В мире все четче проясняется триадическая структура. Сейчас не важно правый ты или левый. Даже в США есть попытка контргегемонии в лице Стивена Бэннона. ·      Мы в России тоже находимся в тройственной системе координат. Некоторые сводят проблему к тому, что есть прекрасное государство с патриотизмом, а есть нападающие либералы. Они дают искаженное представление о действительности – выбор без выбора. Но мы – великий народ, мы заслуживаем большего. Если наша судьба все столетия была направлена на то, чтобы отстоять нашу духовную русскую истину перед лицом всего мира, разве на позорном откладывании мы закончим историческое бытие? Нет. ·      Самое интересное еще впереди – появление контргегемонии как самостоятельного идеологического полюса – и в российской, и в глобальной политике мы все ближе к последней битве.

Есть ли у США философия? Европейцы считают обычно, что это убожество "философией" назвать нельзя, поскольку это больше напоминает скудоумие и гебефрению. Гебефрения - сбой в процессе взросления, когда подросток остается таковым и после становления "взрослым", отказываясь от ответственности и рациональности. В каком-то смысле это так и есть - американская философия вполне может показаться "гебефренией". Второе клише - также отчасти оправданное: американская философия - продолжение английской (точнее шотландской) философии "здравого смысла" (Рейд, Фергюссон и т.д.). Сама эта "философия" в свою очередь сомнительна, так как представляет собой возведение предельной банальности в ранг метафизики. На ней построен утилитаризм. Утилитаризм (например, Иеремии Бентама)  дружно ненавидят и правые и левые, так как согласно ему, критерием истины является польза, а смысл жизни - поиск наслаждений. Омерзительно и унизительно не только для человека, но даже для животного. Однако снова не это американская философия, хотя названия и похожи: американская философия - прагматизм. Смысл этой философии не так прост. Дело в том, что и утилитаризм, и "здравый смысл", и либерализм признают бытие объекта (вещей, внешнего мир) и бытие субъекта (сознания, разума, духа). И то, и то есть, и то и то соответствует определенным критериям. Между миром субъекта - пусть даже примитивным - и миром объекта, пусть самого подручного, частно-собственнического и условного можно установить разные отношения - утверждает утилитаризм. Но... прагматизм это нечто иное. Американский прагматизм - это идея, что объект и субъект являются полностью свободными и отрытыми множествами. Каждый субъект имеет право считать себя кем-угодно: Сантой, Элвисом, капитаном Америкой, марсианином, белым, черным, мужским, женским и т.д. Также и объект не имеет строго определенной онтологии: никто не имеет права говорить американцу - реальность такова и никакая иначе. Никто и ничто: ни наука, ни религия, ни власть, ни идеология. Реальность такая, какой ее считает субъект, который в свою очередь считает себя тем, кем хочет. Вот именно это и есть прагматизм: как в своем наиболее бытовом - подчас идиотическом - проявлении знаменитого американского невежества, так и в американской мистике и американском романтизме - Эмерсона, Торо и т.д. Но как же быть в таком полностью открытом с обеих сторон мире? Единственным критерием является it works - "это работает". Работает и замечательно. Это и есть основа прагматистской онтологии. Не важно кто мы, не важно, что за мир вокруг нас: важен только успех взаимодействия этих двух произвольных множеств - условно "внутреннего" и условно "внешнего". It works ergo sum et ergo est. Раз работает, значит, есть. А "не работает", значит не судьба, в другой раз может быть заработает. Go ahead. Это не просто слабоумие - это слабоумие, возведенное в метафизику, которое, кстати, освобождает. В принципе на этом основании можно построить какую-угодно эпистемологию и онтологию. Лишь бы зафиксировать удовлетворяющее того, что считает себя субъектом, взаимодействие. Это может быть отталкивающим, но может быть обаятельным. Как посмотреть. Для нас конечно странно, так как русские всегда тяготели к определенной холистской онтологии - либо духовной, либо материалистической, но точно не к прагматистской. Мы стоим на пороге конца Америки. Почему? Потому что на грани уничтожения сам американский Логос. Трамп и его избиратели - это прагматистская Америка. Но вот глобалистские либеральные элиты, которые ей правят, и которые по сути являются носителями иного -- эмигрантского - чаще всего европейского Логоса, сегодня навязывают американцам иные стандарты. Если для прагматиков каждый может быть кем захочет - коммунистом, либералом, фашистом, Элвисом, растением, кошкой и т.д., то для либералов можно быть только либералами, причем желательно левыми - "культурными марксистами", феминистами и анархистами. Это тоталитарное навязывание того, чем субъект должен быть, а чем нет, вообще не американская черта. Отсюда и ненависть к Трампу: он последний носитель коренного американского Логоса. Поэтому глобалисты и уничтожат Америку, поскольку они начали тоталитарно предписывать нормативы субъектности. Тем самым они резко ограничили пространство внутренней и внешней свободы. И пиродолжают делать это. Отсюда начало нового американского Сопротивления (You are Resistance Алекса Джонса или героя сериала "Родина" О'Кифа, в котором Алекса Джонс легко угадывается). Не надо искать в нем привычные для Европы или даже для России формы: это специфически американское Сопротивление. Оно идет во имя защиты прагматизма, самого прагматистского духа. Либералы и глобалисты настаивают на своем не зависимо от того, "работает ли это или нет".  Это совсем иная - совершенно неамериканская - философия. Вот как обстояит дело в философии: прагматистский Логос на грани уничтожения. Но... не будет его, не будет и Америки.

·     В наше время доминантным взглядом на историю стало представление о прогрессе – постоянном улучшении, накоплении, усовершенствовании общества, культуры, технологии. Это догма нашего времени, даже религия. Все толкование общественных процессов строится на некотором безусловном догмате прогресса. ·     Это представление основано на философском концепте – становлении. ·     Становление – это постоянное изменение. Прогресс придает становлению линейный характер и считает, что все идет только в лучшую сторону. Но само становление изначально оценивается как нечто положительное. Прежде, чем придать становлению характер прогресса, философия Нового времени реабилитировала становление. ·     Становление – это важный термин в философии Платона и Аристотеля, соотносившийся с понятием бытия. Бытие рассматривалось как вечное, неизменное, бессмертное, всеохватывающее, а становление – второстепенное. Поэтому у Платона представление о душе являлось попаданием вечной субстанции в мир становления. После пребывания в этом мире становления, считавшемся подлунным миром, душа возвращалась на свою онтологическую прародину – в бытие ·     Христианская модель отрицает предсуществование души, отбрасывая первую половину платонического учения – выход из вечности, считая, что душа творится Богом ·     Новое время решило радикально покончить с этим «половинчатым» представлением о душе, сказав, что души и вечности нет, есть только становление. Хорошее становление можно назвать прогрессом, плохое – регрессом. Становление всегда рассматривалось относительно бытия – бытие и было мерой становления. Об этом хорошо говорил румынский философ Константин Нойка: он разделял бытие, становление и становление-к-бытию». Так вот, становление-к-вечности – правильное, а само по себе – плохое. ·     Но если мы принимаем полностью только истину становления, мы с необходимостью отбрасываем бытие. Нет ни платоновской души, ни христианской. Философия нового времени утрачивает бытие вообще как некую референтную точку, и становление становится разнузданным. ·     Но чтобы не впасть в ужас от ликвидации бытия, необходимо смягчить стихию безумия. Вот для этого нужна идея прогресса, которая считает, что все становящееся хорошо. Постепенно процесс автономизации от бытия рано или поздно должен привести к элиминации (упразднению) любой формы идентичности. Латинское «identitas» - id est «это есть нечто» - онтологично, представляет собой бытие. Человек, который сохраняет идентичность, подражает бытию. Задача современной культуры – растворить саму себя, упразднить свидетеля, который знает о становлении как внешнем явлении. ·     Тогда субъект полностью растворится в процессе – будет один прогресс, а человек станет его функцией. Отсюда распыление сознания, предложение рассмотреть человека не как иерархическую структуру, а постмодернистски – провести его демократизацию, где каждый орган принимает свое решение, а человек становится тканью процесса и в конечном итоге должен быть заменен на что-то, что более соответствует становлению в чистом виде. Делез называл это «шизомассами» или «ризомой» (когда человек распыляется, и не имеет места нигде, кроме сетевой грибницы).   ·     Но когда становление полностью поглотит бытие, некому будет сказать, что произошло. Когда человек перестанет быть человеком, не останется свидетеля, который скажет, что человека убивают – будут только потоки смс-сообщений и информационных агентств, утверждающие совершенно другую повестку дня, за которыми содержание процесса потеряется.

·     Акселерационизм (просходит от термина «ускорение») – философское направление, которое стремится ускорить ход истории. История, в отличие от времени, понятие не физическое, и придать ей скорость возможно ·     На недавней конференции в Амстердаме (с участием многих философов, среди которых Жижек и Слоттердайк) говорилось о параметрах будущего общества. Возник вопрос: ускорять ли его приближение или нет? Будущее им видится как дегуманизация – переход к новой, постгуманистической форме жизни, при которой человек оказывается несовершенным видом, какими были прежде обезьяны по сравнению с нами. Многие из них предложили посмотреть на человека глазами роботов ·     Один из выступающих привел в качестве аргумента совершенства робота перед человеком то, что машины будут исправно платить налоги, у них не будет коррумпированного сознания (говорилось о том, что уход от налогов - одна из фундаментальных проблем экономики, особенно в развивающихся странах, и все при новой системе будут счастливы, а в будущем искусственный интеллект вообще возьмет ответственность за организацию хозяйства, экономики, политики – и в принципе начнет думать сам) ·     Человечество идет именно к этому – к передаче инициативы киборгам, роботам, химерам, которые расширят представление о возможностях (к примеру, внедрение орлиного глаза позволит человеку далеко видеть, крылья - летать, искусственные ноги - быстрее прыгать, и допинг окажется детской игрой: все будут просто прыгать и скакать на искусственных протезах, в забегах будут выступать люди-зайцы и люди-страусы) ·     Вопрос пока ставится только так: насколько быстро наступит это общество? Некоторые даже очерчивают рубежи, предполагая, что точкой отсчета станет 2025 год – это будет момент сингулярности, когда произойдет переход от доминации человеческих существ к постчеловеческим созданиям ·     В своем выступлении я описал ту же картину, но с другой подачей – рассказал, как робот будет утрачивать человеческие свойства, о Дазайне, об отношении к смерти, о бессмертии в обмен на душу (что сравнимо с продажей души дьяволу). Я думал, что взгляд консерватора напугает зрителей. Кто-то, конечно, отшатнулся, но кто-то подошел после выступления и заявил, что захотел стать роботом. Что интересно: ужаса, на который я рассчитывал – от утраты человеческой идентичности в ходе ускорения технических процессов, от перспективы печати детей на принтерах – не было. Это, скорее, повеселило значительную часть публики Амстердама, и те были только рады ускорить процесс ·     Интересно, что когда мы обсуждаем прогресс, в основном спорим о том, быстрее он произойдет или медленнее. Но куда мы движемся? Этот вопрос чаще всего оказывается вне дискуссии. А движемся мы именно туда, с чем согласны большинство западных интеллектуалов – к постчеловеческому, постгуманистическому архетипу. Это и есть сингулярность   ·     И практически никто (кроме самых радикальных, но узких традиционалистских кругов) не задает самый важный вопрос – туда ли мы вообще едем?  А это уже жутко: мы движемся в бездну, а уверены, что идем по пути самосовершенствования…

·     Важно учение о социокультурной динамике Сорокина. Чтобы описать структуру или логику общественных систем, он предлагает концепцию трех типов общества: идеационный (идеациональный), идеалистический и сенситивный (чувственный). ·     Идеациональный – все ценности общества полностью трансцендентны. Земное бытие рассматривается как ничтожное, как иллюзия, а духовный мир, посмертное существование рассматривается как полнота. Человек может страдать на земле и быть лишенным всего, но это ничто перед тем духовным возмездием, которое он получает после смерти. Самым ценным становятся аскеза, простота быта. Общество с радикальной духовностью. Примеры - раннеисламское общество, средневековое европейское общество и другие. Идеал смерти, идеал посмертного бытия; важно небо, а земля не важна. ·     Идеалистическое общество стремится воплотить идею в материю, земля тоже учитывается, определенным образом культивируется. Смена идеационального порядка довольно существенна – это смешанная форма. ·     Чувственное общество признает только земное бытие, что есть лишь тело и наслаждение, гуляй и живи – все равно ничего не будет. Оно вынимает трансцедентальную ось. ·     По Сорокину, между тремя обществами есть логическая последовательность, строго определенная смена режимов. Первая стадия – полная доминация духа и брезгливость к материи, далее ослабление духовного начала, а затем материя преобладает и изгоняет дух.  ·     С т.з. Сорокина, мы живем на последней стадии сенсационного общества. После сенситивной культуры никогда не приходит идеалистическое общество – обратное движение невозможно, по Сорокину. ·     Когда материализм дойдет до крайности, придет идеационный порядок, который просто уничтожит эту цивилизацию. Исправить это невозможно – можно начать заново. И то общество, которое будет построено на руинах глобалистской либеральной цивилизации, будет противоположным ей. Оно не просто ограничит одержимость матерлиальностью и комфортом, а просто под корень вычеркнет все материальное.    ·     Так описал свой социологический апокалипсис Сорокин. Это очень неутешительный вывод для нашей цивилизации. В ответ на одержимость материей придет уничтожение этого ада и создание травматически жесткой реалии. 

·     Существует три типа обществ (с разнообразием  религиозных, социальных, политических систем): традиционное (премодерн), современное (модерн) и постмодерн. Традиционное существовало и существует до сих пор; общество модерна, отрицающее традиционное и сакральное, возникло в Европе в Новое время. ·     Но сегодня рушится и сама парадигма модерна – общества просвещения, гуманизма, позитивной науки. Постмодерн – это уже антитезис модерна. Никакого гегелевского синтеза не происходит. ·     Постмодерн – специфическая парадигма, меняющая отношение ко всему. Был человек, стал постчеловек (ризома, сеть или искусственный интеллект), была позитивная наука, а стала виртуальная реальность и симуляция бытия… Меняется все, и представление о природе, и представление о человеке. Постмодерн отрицает человека, говоря о том, что даже либерального индивидуума недостаточно – надо его разделить, протезировать, а затем распечатать на 3D-принтере. ·     Постмодерн формируется на наших глазах, пока это идет на уровне интеллектуальных элит и на Западе. Сегодня глобальная элита использует двойные стандарты, с одной стороны, продолжая гуманистический дискурс (права человека, мигрантов и т.д.) и постепенно включая постмодерн (трансгуманизм и пр.).  ·     Мы живем в интересном фазовом переходе от модерна к постмодерну. ·     В спекулятивном реализме и «черном просвещении» (dark enlightenment) уже открыто говорят чепуха о Соросе и либералах уже ложь, в реальности никакого светлого будущего нет – а на самом деле идет подготовка общества к самоликвидации и киборгам, человечество находится на последнем этапе.  ·     Модерн говорит о прославлении человека, постмодерн – упразднении человека. Глобальные элиты находятся между этими двумя парадигмами. Внешний дискурс – о просвещении и правах человека, но элиты понимают, что это «для масс, для быдла». Для элит же базовой моделью становится «черное просвещение». Речь идет не о прогрессе, а о несостоятельности человека как такового. ·     Важно понимать, что такое мультинатурализм. Мультикультурализм – когда разные общества и культуры по-разному объясняют мир, но мы по умолчанию предполагаем мир единым, общим. А в мультинатурализме – и объяснения, и сама природа различны. В мультинатурализме парадигма – это то, что учреждает не только субъекта, понимающего реальность, но и саму реальность.  ·     Но если есть некая инстанция, которая учреждает и субъект и объект, эта парадигма должна представлять из себя что-то особое. Не просто взгляд («правильно» или «неправильно»), а нечто более важное. Эта инстанция учреждает и нас, и объект. Парадигма учреждает природу, к которой мы привыкли относиться серьезно (ту природу, к которой мы привыкли, учредил в свое время модерн). Действительность уже не так, с которой имела дела классическая наука.  ·     Понять, что такое парадигма, глубину термина – это уже значит понять практически все. Парадигмы сильнее, чем мы. Представьте, что вы - программы, которые фактически представляют подразделы одной из трех матриц. Не только постмодерн, но и модерн, и премодерн являются матрицей. Вопрос не в том, быть или не быть в матрице, а в том, в какой матрице мы находимся.  ·     Понятие парадигм меняет многое. И в глобальном, и в российском обществе мы находимся в моменте перехода от модерна к постмодерну, но там же скрывается первая парадигма. Все три парадигмы приходят на суд истории. Это так увлекательно и чудовищно, и вещи оказываются не такими, как мы их представляли. Тематика постфилософии является сегодня наиболее интересной областью философских, социологических и политологических исследований. 

·     Когда в объектно-ориентированной онтологии речь идет о реабилитации или апологии объекта и стремлении освободить от субъекта, речь идет о постфеноменологическом позитивизме. Харман, начинающий с Хайдеггера, определяет объект как нечто подручное. Объект как экзистенциал Дазайна, или ноэма. Это уже не дофеноменологический объект, с которым оперировали материалисты. Харман (и другие объектно ориентированные онтологи) понимают, что когда мы говорим об объекте, мы говорим о поле, находящемся внутри Дазайна, интенционального акта.  ·     Таким образом, объект в первом приближении – проекция нашей субъектности. Но какой субъектности? Новой хайдеггерианской, которая включает критику субъекта как такового.  ·     Под субъектностью, с которой имеют дело объектно ориентированные онтологи, подразумевается уже Дазайн – хайдеггерианское мыслящее присутствие, которое определяет мир, объекты как экзистенциалы мыслящего присутствия. Таким образом, это объект базового экзистенциального опыта. ·     Далее, чтобы обосновать самостоятельность объекта и ликвидировать субъект, Харман ликвидирует не субъект, а Дазайн. ·     Создание объектно ориентированной онтологии заменяет человеческое сознание субститутами.  ·     Решить трудную сознания пытаются путем уничтожения сознания. Не будет сознания – не будет проблемы. Как будет функционировать мозг, если живет, но не мыслит? К этому и идет аналитическая философия. И постепенное погашение философской алертности к этому движется. Но объектно ориентированные философы делают из этого программу – они предлагают погасить человеческое мышление и посмотреть, что будет. Сложная проблема сознания ликвидируется при помощи ликвидации сознания.   ·     По мере угашения Дазайна сама проблема будет трансформироваться. Происходит выворачивание наизнанку всех экзистанциалов, которые были связаны с объектом. Начинается движение внутрь объекта, которое обеспечивается погашением Дазайна. Объект продолжает быть конституируемым субъектом – но только не тем сильным субъектом, а наоборот, расчленяющим себя, рассеивающимся. При постепенном саморасщеплении Дазайн начинает наделять продуктами своего распада объекты (как в фильмах Линча, где нога отвечает человеку).    ·     Объектно ориентированная онтология сводится к процессу упразднения Дазайна. Онтология некроза.

·     Реза Негарастани – иранский представитель спекулятивного реализма. Речь идет о постгуманизме, постчеловеческом мышлении и философии. ·     Геополитика является не только определенной школой, но и той идеологической моделью, на которой американские стратеги строят свою внешнюю политику. ·     Сошлись 2 стороны: нонкомформистская геополитика, отстаивающая интересы Суши (как у К. Шмитта или евразийцев), и атлантистская геополитика (то же самое, только глазами атлантистов).  ·     И спекулятивные реалисты, и традиционалисты описывают одну и ту же реальность. Это одна и та же карта бытия. Мы с Бжезинском говорим об одном и том же на одном языке, но играем за разные армии на шахматной доске. Обе стороны согласны, что играют в шахматы, а не в мордобой или хоккей.   ·     Когда читаешь Негарастани и его “Циклонопедию” – понимаешь, что это о том же, о чем говорили традиционалисты, описание той же реальности. Он описывает, как современный капитализм и технологии являются уничтожением человечества и впусканием в мир демонов. Земля для Негарастани – некий объект, в центре которого находится демон. Чтобы его пробудить, наша цивилизация занимается добычей нефти. Ядро, плоть мертвого бога, боги чумы, по Негарастани, пытаются поглотить человечество. И сейчас они выходят на поверхность, чтобы поглотить человечество. Он сравнивает их с “богами-идиотами” Лавкрафта. Получается фактически перевернутая картина аристотелевского мира. ·     Гипербредовая картина, напоминающая фильмы ужасов, но предельно созвучная с видением традиционалистов: что дьявол – вполне метафизическая реальность, антихрист придет, и т.д. Негарастани подтверждает, что так оно и есть – и на уровне спекулятивных реалистов.  ·     Постепенно люди будут заменены постчеловеческими сущностями, некроз станет единственным содержанием реальности (см. выпуск про объектно ориентированную онтологию), когда объект живет за счет умирания Дазайна. ·     Негарастани описывает страшный пример одной из смертных казней, когда живого человека привязывали к мертвому, и тот начинал медленно умирать при жизни. Человек не мог понять, мертв он или жив. Наше человечество именно таково: наша субъектность привязана к этому трупу, и умирание и есть «прогресс».  ·     Речь идет о философии. Негарастани ищет слова для этого языка объектов. Искусственный интеллект – это не техническая, а философская проблема. Упраздняется оптимистическая повестка гуманистов, «Открытого общества» и пр. Негарастани, «черное просвещение» и т.п. – это и есть новая дорожная карта глобалистов. Для народов глобалисты еще говорят о некоем повышении уровня жизни, о миграции – весь этот розовый нарратив раннего либерального общества для низов человечества. Наиболее реалистично мыслящие из них уже перешли к новой повестке дня. Они ближе к активному демоническому нигилизму. ·     Там где нет богов, будут титаны. Где нет ангелов, будут бесы. Пустоты нет. Если мы отказываемся от Бога, приходит дьявол. 

·     Радикальный субъект – тот, который остается самим собой в тот момент, когда культура субъектности полностью исчезает. Социологи, культурологи, антропологи знают, насколько глубоко и полно зависит человеческое сознание от социальной среды. Через определенные образовательные парадигмы, эпистемологические стратегии человеку можно внушить любое представление о себе и о внешнем мире. Можно внушить ему идеализм, материализм, заставить считать мир таким или иным, научить быть субъектом или объектом.  ·     Любые общественные модели, которые определяют субъекта, меняются и трансформируются. Поэтому человек по-разному определяет себя. Так, накануне 1917 года общество православное, затем – репрессии, и со временем Россия становится неправославной. Меняется парадигма – меняются представления. ·     Это вопрос матрицы: человек не может ответить на вопрос, как произошла его трансформация, он не может этого понять. Матрица нашего восприятия обнажается именно тогда, когда мы способны фиксировать зазоры. Обычно наше сознание пытается избежать этой границы. У большинства в современной элите перманентный апгрейд: то они комсомольцы, то антикоммунисты-либералы, то националисты-патриоты – а кто они сейчас, даже не помнят. Это даже не перезапуск Субъекта, а процесс калькуляции, когда человек не успевает фиксировать, кто он. Когда нет никаких взглядов – они вне нас, и мы за ними зачем-то следуют.  ·     Человеческая субъектность («я думаю», «я хочу»…) как проявление волевого сознание определяется внешними факторами. Так, что «самости» не остается. Субъект является конвенцией – происходит размытие субъектности. Это скорее философский процесс. Постепенное осознание условности и искусственности Субъекта. ·     Радикальный Субъект – некая инстанция, обнаруживающая себя, когда субъектность полностью демонтирована и субъектности нет. Это конец человечества, которое мы знаем.  ·     С философской точки зрения движение в сторону десубъективизации является в определенном смысле судьбой. Не случайно, и не по злому умыслу (хотя есть мировая элита), но и сама элита конституируется судьбой. Мы не можем воспринимать демонтаж субъекта как чью-то хулиганскую выходку или заговор. Черное просвещение – это судьба, и переход от субъекта к процессу это тоже судьба. ·     Радикальный Субъект – некая ставка на то, что все это абсолютно неправильно. Что все это кончится уничтожением лишь псевдо-субъектности – что весь модерн, прогресс и исторические течения имеют дело с некой конвенцией. Это лишь демонтаж псевдо-субъекта, не настоящего Субъекта. Настоящий Субъект как раз проявляется. Человеческая природа псевдо-субъекта уже нечеловечна, а человечным в нас является то, что в нас скрыто. 

·     Время развивается быстрее, чем мы его осмысляем. Огромные блоки событий и изменений остаются неосмысленными.  ·     Накопление интеллектуального отставания за событиями, происходящими в истории человечества, достигло критической черты.  ·     Раньше аспект понимания или толкования событий обеспечивался непрерывной интеллектуальной Традиции, и каждый сдвиг (новая концепция, новые термины) осмыслялся. Таким образом, сохранялась непрерывность – даже в Модерне. Но к концу ХХ века скорость событий оказалась настолько высокой, что преемственность прервалась. Этот сдвиг, с переходом к однополярному миру, не был осмыслен. Построить прогноз было уже невозможно. Возникли интеллектуальные паузы, за которыми наступала новая эпоха, но не успевала она создать собственную систему интеллектуальных ориентиров, как возникала новая. ·     После 2000 года – 9/11, вторжение в Ирак, бомбежка Югославии – до сих пор эти события остаются совершенно неосмысленными. Почему, к чему, для чего? ·     Структура исторического самосознания последние 30 лет (или больше) начала стремительно подвергаться эрозии. Информации становится все больше, а ключей к дешифровке все меньше. Если поставить рядом важное и второстепенное высказывания, возникает сбой системы (по Луману).  ·     Интерпретация становится невозможной. Это свойство информационного общества: мы все знаем, но ничего не понимаем.  ·     Пример – экономика, это второстепенная функция государства. Экономика никогда не была для общества судьбой – но когда стала, произошла девальвация культуры, и вся иерархия рухнула. В итоге в будущем предлагают отказаться от иерархий, создать водоворот гетерогенных элементов – берутся фрагменты случайных элементов, несколько теорий, смешиваются со статьями из Википедии… В итоге на экранах провозглашаются вещи, которые полностью теряют смысл. Это не аналитика, а усугубление тяжелой болезни.  ·     Сегодня мы живем в обществе калек – это движение цивилизации, которая более не может и не хочет быть человеческой. Быть человеком очень трудно – это большое усилие и родителей, и общества, и самого человека. Когда нет сил на эту колоссальную работу, можно ставить экономику выше политики, индивидуальное выше общего, и т.д.  ·     Наш мир находится в состоянии стремительной дегуманизации. Знание более не удерживается в формах – оно растекается, перемешивается с материальными элементами, и возникает симбиоз между понятым и непонятым, интеллектуальным и бытовым, фундаментальная инфляция sapientia. ·     Именно философия делает человека человеком, делает его homo sapiens. Но и философия бывает разной.  ·     Я прихожу к выводу, что в нашем мире ничем, кроме философии, заниматься больше нельзя. Если ты смотришь телевизор – значит, согласен на расчеловечивание. Инициативу мысли отдают искусственному интеллекту.  ·     Люди сопротивления, которым дорог человек, наша культура и душа, должны заниматься философией и только философией – по крайней мере, поначалу. Потому что неосмысленный проект без философских оснований рано или поздно превратится в симулякр. Революционер, который утрачивает идеологию, становится таким же рабом и салариатом, как покорный обыватель.  ·     Глупость – это конец человеческого, это движение к концу. Мы живем в мире, который глупеет настолько стремительно, что у нас как у вида осталось мало времени. Именно философия может нас привести к религии, политике, культуре. 

·     Лавкрафт – представитель черной фантастики, не признанный при жизни. Экстравагантность идей и образов в его книгах производит большое впечатление: это ультрамаргинальная литература второго сорта, которая одновременно полна пронзительных, в силу стилистической беспомощности, элементов. Плохая литература подчас бывает лучше, чем хорошая – потому что хорошая «упаковывает» смыслы в эстетическую оболочку, а плохая оставляет мысли в сыром виде – в этом есть что-то запрещенное и в то же время притягательное. Это как смотреть, как варится мясо изнутри. ·     Лавкрафт описывает миры, которые ниже чем материя, ниже низкого. На ум приходит география ада у древних греков – например, у Гесиода описывается двуступенчатая структура ада. В греческом представлении это два «этажа», далеко расположенных друг от друга. Есть ад, где живут души, покойники, Аид, при этом  тот мир напоминает жизнь на земле, там есть цари, туда можно спуститься и людям. Но есть следующий уровень – Тартар, который находится так же далеко от Аида, как Аид – от мира живых. Это некое субинфернальное заявление. Титаны были сброшены не в ад – они были сброшены под ад. Титанам запрещено подниматься даже в ад, который может оказаться в опасности, как и мир живых. ·     Лавкфрат описывает не столько инфернальные, сколько субинфернальные миры. Он называет их «старыми богами», которые пытаются выйти – Ктулху, гибрид человека и осьминога, образ Дагона, бога рыбы, из финикийской мифологии и пр. Эти божества морских бездн представляют главных героев его произведений, и они навязчиво повторяют одну и ту же тему – был человеческий мир, потом открылся доступ к инфернальным мирам – и люди либо гибнут от ужаса (тот ужас, что страшнее смерти), либо парадоксальным образом герои, как в «Тени над Иннсмутом», обнаруживают, что они потомки Ктулху и других богов-идиотов, бросаются в море, раскрывают жабры и с радостью представляют инфернальных богов. ·     Казалось бы, второстепенная маргинальная фантастика – какое это имеет значение? Сама идеология Лавкрафта дышит маргинальностью. В 1990-е годы вообще странное увлечение Лавкрафтом в российском интернете привело к тому, что многие нашли Ктулху веселым и придали этому меметическое свойство.  ·     А вот сегодня в восприятии Лавкрафта происходит перерождение – он стал философским феноменом. Его открыли феминистки и объектно-ориентированные онтологи (ООО). Для объектно-ориентированных онтологов топология  Лавкрафтовского мира стала блестящей иллюстрацией их идеи – в том, что необходимо освободить мир от людей, и открыть мир объектов как таковых. Представление о том, что человек со своей субъективностью нарушает течение минеральной жизни или предметов как таковых – основная идея ООО, являющейся доминирующим направлением в современной западной философии. Западный мейнстрим вдруг обратился к Лавкрафту как к одной из доминирующих философских метафор. Между тем, Ктулху – это образ ультрадемона – не просто тени или беса, но столь тяжелого и страшного беса, что его даже в ад не пускают. ·     В этом ООО увидели сущность своей философии. Когда мы полностью гасим человеческий субъект, мы сталкиваемся с реальностью гравитационного ужаса Лавкрафта (который был материалистом, а отнюдь не мифологом). Одна из идей ООО в том, что развитие технологий приводит к контакту с мирами Ктулху – когда человечество сверлит землю в поиске нефти, остается самое глубинное ядро – у Ника Лэнда это называется Cthell. Интуиции Лавкрафта оказываются авангардным направлением академической западной философии. Это не только Ник Лэнд или Реза Негарестани, но и академический антихайдеггерианец Грэм Харман (последний посвятил Лавкрафту одну из своих работ). Так Лавкрафт входит сегодня в академические круги.  ·     Интересное развитие темы у Донны Харауэй, написавшей манифест киборгов. Она говорит, что полного равенства между мужчиной и женщиной добиться нельзя, пока есть человек – только упразднив полы, превратившись в киборгов. Она тоже вполне признанный академический авторитет. Она вводит название «ктулхуцена», который сложится по мере развития технологий и экологических катастроф.  ·     Движение человечества сегодня с т.з. ООО не может не привести к тому, чтобы сделать Лавкрафта былью. Это не задача, а неизбежность. ООО призвают не ждать, пока это произойдет, а уже преподавать «ктулхуцен» как предмет.  ·     С одной стороны, это уже не ад, а сам Тартар поднимается – с другой стороны, можно сказать, что и мы спускаемся туда… 

·      И ООО, и «Каннибальские метафизики», и работа «Как мыслят леса» Эдуардо Кона, на первый взгляд, принадлежат одной и той же тенденции: речь идет о дегуманизации науки, эпистемологии. Если ООО предлагает преодолеть человека и заменить искусственным интеллектом или онтологией объектов, то представители новой антропологией вслед за Делезом предлагают включить в категорию мыслящих субъектов нечеловеческие сущности – как это делают архаические племена (и человеческое общество – лишь одно из существующих). Может быть общество медуз, общество плесени, общество кустарников… ·      Но если внимательно присмотреться к новой антропологии, можно увидеть интересное отличие. ООО последовательны и ясны в своей программе, это логически вытекает из эпохи позитивизма и атомизма, это постмодерн. Новая антропология тоже вписывается в постмодерн – такая же гротескная, ацентричная, однако там же мы видим залог совершенно альтернативного подхода.  ·      Вспомним историю антропологии. Антропология начинается с принципа монокультурализма – представления о том, что существует только одна, западная культура, все остальное является движением в ее сторону, от дикости к варварству и т.д. Так мыслили эволюционисты 19-го века, и понятие «культура» была только одна. Такой подход предполагал расизм и колониализм. ·      Следующий уровень антропологии связан с Францем Боасом, когда заговорили о том, что мы не можем судить другую культуру при помощи нашей. Модель можно строить индуктивно, отталкиваясь от чужого опыта. Боас говорил, что когда мы пытаемся описать гласные эскимосов нашими гласными, мы осуществляем насилие. Антропологу нужно выучить их язык, пожить с ними, и построить альтернативную модель. Это означает признания множества разных культур и легло в основу мультикультурализма. Этот мультикультурный подход был характерен для борцов с расизмом и антиколониализмом. ·      Далее де Кастру, отталкиваясь от замечаний Леви-Стросса, предлагает ввести понятие «мультинатурализм». Он обратил внимание, что индейцы не сомневались в существовании души, в отличии от западных людей – им было интересно, какова природе телесности европейцев, поэтому замачивали их и проводили эксперименты. Мультикультурализм предлагает разные интерпретации объектного природного мира - но мы уверены, что внешний мир является таким же, как мы привыкли, и остаемся в мононатурализме, на который проецируются разные культуры. Де Кастру полагает, что так мы вводим расизм в естественные научные дисциплины. Де Кастру предлагает поверить индейцам больше, чем обычно – а вдруг они правы, и их мир иной?  ·      Признание мультинатурализма интересно, потому что в таком случае мир, в котором живет человек религиозной культуры, иной, и законы там иные. В итоге возникает не один мир, не одна физическая реальность, а существует столько параллельных реальностей, сколько культур, и каждая культура адекватна своей природе. Например, в мире индейцев каждый камень или дух считает себя человеком – они тоже едят, женятся, общаются и пр., все они субъекты – а меняется только природа. ·      Мы приходим к интересному моменту, на который не отважились ни де Кастру, ни Кон: если мы скажем, что все являются людьми – и камни, и птицы, и огонь – проявление человеческого в объектах - это проявление архаического мира. Это глубинный пласт нашего мышления, некая пансубъектность бытия, мысль, что  бытие пронизано субъектами, и лишь природа – манифестация субъектности – различается.  ·      Последнего вывода новые антропологи не делают, хотя подготавливают всю теоретическую платформу. Речь уже идет не об ООО или дегуманизации – это представление о полноте и тотальности человеского субъекта, даже когда мы имеем дело с орлом или кабаном. И речь не об ООО, а утверждение о всечеловечности мира, фактически, это уже традиционное общество – защита того, что можно назвать радикальным субъектом, или пансубъектностью мира.

Явление Кибелы

Мать и/или материя

В самых общих чертах мы описали ту область, которую можно понимать под «альтернативной философией», «параллельной философией» и, соответственно, под вторым Логосом, открытым Логосом, Логосом Диониса.  Мы назвали его «темным», призывая отличать не только от светлого и солнечного Логоса Аполлона (который находится в стадии заката, Untergang), но и от той черной зоны, где пребывает Великая Мать. Впрочем, поставив вопрос о том, что такое ад, мы пока не дали на него ответ.

Логос Диониса расположен между небесным светом и внешним пределом мира, великим мраком Матери (материи). Небесный Логос нам известен; более того, он почти единственный Логос, который нам известен. Логос Диониса находится между ним и темной периферией Вселенной. Он «темный», открытый, парадоксальный, диалектический, ускользающий, жизненный, экстатический. Его структуры суть структуры организованного божественного безумия. Будем считать, что мы наметили горизонты этого второго Логоса, а указание на Philosophia Perennis и все, что может иметь к ней хотя бы какое-то отношение на Западе и на Востоке, существенно расширяет и конкретизирует наши представления. Логос Диониса находится между небом и адом, Гадесом, Реей-Кибелой, между Логосом неба и… 

Здесь, казалось бы, очевидно, что больше о Логосе говорить нельзя ни в коем случае. Логос Диониса находится между Логосом и не-Логосом. Поэтому он «темный» – он частично Логос, а частично нет. Следовательно, мы предполагаем, что мир Матерей уже точно не является Логосом ни в каком смысле -- ни в первом, ни во втором. И на первый взгляд это абсолютно верно, так как в материи мы достигаем нижнего предела объектного полюса, где нет ни тел, ни стихий. Это зона апофатики снизу, стерильного, ничего не рождающего ничто, ничто множественного, противоположного ничто единого, способного и желающего в силу своей благости производить всё, изливаясь за свои границы, учреждая бытие, мышление, душу и телесный космос.

Но приглядимся к этой зоне более внимательно. В первую очередь, обратим внимание, что зона Великой Матери отождествляется с материей как абсолютной неинтеллигибельной привацией только с позиций структур аполлонического Логоса. Смотря с небес вниз, от себя самого Логос видит феноменальный мир как «свое другое», как свою копию, икону, свое инобытие. Смотря вниз, Аполлон видит Диониса. То, что находится еще ниже и еще дальше вовне от небесного Логоса, скрыто; он судит об этом по аналогии и логически: на дальнем пределе от него, который есть всё, нет ничего. Отсюда постепенно складывается представление о платоновской χώρα и об аристотелевской ύλή, materia prima. Это, на самом деле, внешняя и нижняя граница мира, но видимая сверху, из небесного центра. Небесный Логос полагает этот внешний предел как радикальный не-Логос, не имеющий в себе ничего от Логоса. Предела такая “чистка” достигает в философии, освобождающейся от мифа. Великая Мать – фигура мифа. Материя – фигура философии. Закрытая философия идентичности (аполлоническая) превращает Мать в материю, Хаос в хору. Мифологический объем снимается в пользу плоского ноэтического конструкта. Мужской взгляд на женщину как на свою антитезу достигает наивысшей кульминации. Здесь женщины больше нет – как в крайних аскетических и монашеских практиках. Нет вообще.

Но темный Логос Диониса находится в ином отношении с внешней границей Вселенной, с миром Матерей. Для него мифологический объем фигуры Великой Матери еще сохраняет свое значение. Логос Диониса чуток к мифу, он видит в его нарративах самого себя. Конечно, становясь философией, дионисийство рефлектирует само себя, развивает путеводительные методы, то есть перестает быть только мифом. Но, выходя из мифа, Логос Диониса в отличие от Логоса Аполлона никогда не порывает с ним связи окончательно. Не потому, что он еще не стал до конца философией, а потому, что он стал другой философией, сакральной, живой, открытой, организованной совершенно иным способом, философией, включающей в себя миф, а не исключающей его.

Когда Логос Диониса спускается в царство матерей, он видит там нечто иное, нежели хору или материю в качестве радикальной антитезы Логосу (Логосу Аполлона). Да, Дионис в аду понимает, что он не ад, не Гадес, не Кибела, не Персефона (его мать в первом рождении). Но… Для Диониса нет радикального «нет»: понимая, что «не», он понимает, что одновременно и «да»… И он рвется своим неукротимым духом открытости к воплощению этого парадокса в философском и жизненном одновременно жесте. Дионис проходит посвящение в мистерии Кибелы, становится адептом Великой Матери. Исследуя последнюю глубину мира, он спускается в ад, он становится адом, он получает посвящение в ад.

 Посвящение в жрецы Кибелы предполагало ритуальную кастрацию. В истории с Аттисом, возлюбленным Кибелы, этому предшествовало впадение Аттиса в безумие. Безумия/кастрация/смерть – логическая цепочка действий того, кто любит Великую Мать и любим ею. Так и поступали жрецы этого культа, «галлы», приносящие свое мужское начало на алтарь богини в экстатическом трансе. Так они умирали. Но Аттис был воскрешен Кибелой в форме вечнозеленой пихты или фиалки. Так и жрецы-галлы получали от Великой Матери взамен своей жертвы что-то очень важное.

Кибела излечивает Диониса от безумия и посвящает в свои таинства. Это вполне можно понять как указание на кастрацию Диониса. Далее следует его излечение – воскрешение. Дионис проходит аналогичные ситуации неоднократно, и сам его культ есть трагическое расчленение и новая жизнь. Но в случае с Кибелой, в этом постоянно повторяющемся в дионисийстве сценарии, есть одна особенность: кастрация есть отказ от мужского начала, то есть символически от Логоса. Проходя посвящение в мистерии Черной Матери, Дионис приносит в жертву свой Логос. То есть он исследует пределы философии, границы ее открытости. Он совершает важнейшее действие: переступает черту Вселенной снизу, делает бросок от философии в не-философию, в то, что лежит сущностно ниже ее нижней границы. Аналогичное действие невозможно и бессмысленно для аполлонического Логоса: в мире неинтеллигибельной материи нет Логоса, а значит, там некуда посвящаться, это будет простое и чистое отрицание, а значит, мистерии материи просто не может быть. С точки зрения аристотелевской логики и даже с точки зрения классического платонизма (и отчасти неоплатонизма), посвящение в культ Великой Матери не может содержать в себе ничего философского. Оно может быть, но его нет для Логоса.

Дионис считает иначе и проникает ниже нижней черты. В контексте открытой (дионисийской) философии соблазнительно рассмотреть это как мифологическую метафору какого-то философского процесса, связанного с более внимательным и чутким изучением материи, нежели в случае аполлонического светового радикализма. 

Но, может быть, пойти дальше и задаться вопросом: чем становится Логос Диониса, будучи посвященным в мистерии Кибелы? На первый взгляд, ответ очевиден: не-Логосом. Здесь в черной бездне Великой Матери исчезают все признаки Логоса — и первого, и второго. Значит, Дионис получает опыт того, что не есть Логос вообще. Но… вспомним, что для дионисийской логики «нет» всегда содержит в себе «да». Погружаясь в абсолютный не-Логос, Дионис, во-первых, остается Логосом сам, а во-вторых, открывает тайну Великой Матери, формулу Хаоса. Тайна в том, что и это тоже Логос, третий Логос, черный Логос, отличный и от первого и от второго, но первому не доступный вообще, а второму – открывающийся в ходе героической инициации в глубину глубин. Черный Логос отличен как от светлого (это очевидно), так и от «темного»; это не Логос Диониса, это нечто иное, обнаруженное там, куда Дионис опускается, достигая дна Вселенной. 

Черный Логос Великой Матери: третья философия

Следуя за открытой философией Диониса, мы подошли к еще одной инстанции – к «черному Логосу», к Логосу чисто женского Начала, к Логосу земли.  И здесь мы можем высказать совсем отважное предположение: не существует ли помимо «второй философии» Диониса – «третьей философии», относящейся к «царству матерей», которое искал доктор Фауст в своих опасных экспериментах с Мефистофелем.

Все, что мы знаем о стихии Великой Матери, свидетельствует, что нет ничего более далекого от философии и более близкого к мифу, причем в его хтонических, бездонных корнях. Так оно и есть, если смотреть с позиции первого Логоса. Но с позиции второго Логоса всё вообще становится совершенно иным. Раз «не» есть заведомо в чем-то (отчасти) «да», то «не-философия» должна быть в чем-то (отчасти) «философией», к этому приводит диалектика. А раз это так, то философию, Логос можно найти и в аду, с которым у Диониса прочные связи.

Почему и как мы можем говорить о третьем Логосе, на сей раз однозначно «черном» («а не темном»)? Аналогию можно увидеть в самом сценарии посвящения в культ Великой Матери. Жрецы этого культа, галлы – мужчины. То есть символические носители Логоса. Как в мужчинах в них наличествует аполлоническое и дионисийское начала. Они как минимум способны к философии, а Дионис, по Ницше, и сам философ. Когда мужчины/«философы» осуществляют ритуальное оскопление, они делают тем самым философский жест. Отказываясь от философии и Логоса, они конституируют радикально иной Логос, своего рода анти-Логос, черный дубль Логоса, построенный на полном переворачивании аполлонизма. Это именно философия, это продукт мужского начала, это Логос. Но… его структура состоит в радикальном неразличении и столь же радикальной инклюзии. На самом деле, мы имеем дело именно с логикой, но логикой женского типа, с радикально женской, материнской философией. Однако это не просто женское, а радикально женское, женское, уходящее корнями в бездну женственности, такое женское, которое закрыто от самих женщин и доступно (в исключительных случаях) только мужчинам, превращающимся в женщин, галлам, жрецам Великой Матери, которые и есть Великая Мать, конструируемая ими в философском жесте оскопления.

Что значит, «радикальное неразличение» и «радикальная инклюзия»? Это вполне формализуемые положения: А не равно А, никогда, ни в чем, ни при каких обстоятельствах, но равно только не-А, то есть В; и все, что только есть и может быть, и даже то, чего не может быть, заведомо есть и может быть даже в том случае, если одно взаимоисключает другое – вместо «или-или» действует закон «и, и, и, и» … и так в периоде. В риторике мы встречаемся неоднократно с приемами такой «женской» философии – например, в фигурах антифразы, катахрезы, эвфемизма и т.д.[1]. 

Логос Великой Матери есть Логос автономной женственности, не соприкасающейся с мужским началом никак – ни в качестве зачатого во чреве дитя, ни в качестве мужа или возлюбленного. Мать просто не знает Логоса, он является для нее столь же абсолютно другим, как сама материя/хора для мира идей. Мужское начало абсолютно в Аполлоне и переменчиво в Дионисе, выражаясь там через вечное рождение, экстатическое ощущение зачатия бога в природе. В Кибеле мужского начала нет вообще. Оно есть абсолютно иное для нее, не присутствующее ни полностью, ни частично. Отсюда рождаются такие явления, как «обратная привация» или «матриархальная трансцендентность». Так как Мать не знает мужчины вообще, то она не знает, что ей чего-то не хватает, у нее нет точки для сравнения себя с не-собой. Ее присутствие абсолютно и не предполагает другого. Ей всего хватает, хотя у неё нет ничего. Ее привативность зажглась бы как пронзительный ужас недостаточности, ностальгии, нехватки, только если бы она смогла схватить пусть далекий, но отблеск мужского начала. Пока же она не имеет и этого, она не подозревает о том, что она не полна. Ее абсолютная нищета становится ее изобилием, полнотой, самодостаточностью. 

При этом Великая Мать теоретически может помыслить иное, нежели она. Иным для хаоса будет Логос. Но этот Логос будет мыслиться Великой Матерью как нечто радикально другое, нежели он сама, как радикальная трансцендентность. В эту зону чистой трансцендентности, не компенсированной никакой имманентностью, попадает философия. И нельзя исключить, что первые интуиции радикального креационизма и, соответственно, чистого монотеизма ведут свое начало именно из философии Великой Матери, из недр ее черного Логоса. Интуиция Матери – это мир, где бог отсутствует, и это отсутствие нагнетается до такой степени, что возводит материальность в высший принцип, экзальтирует ее небытие и ничтожность до статуса онтологического абсолюта, а растворяющий телесность божественный Логос выносится радикально за пределы зоны ее матриархального бытия. Лишь Логос Диониса в поисках онтологических пределов мира проникает в Кибелу, даруя ей нить спасения, озаряя ее возможностью иной (своей, дионисийской) философии, освобождая ее от бездны ее жалкого и жестокого невежества. Дионис в такой роли есть Λυσιος, Liber, Освобождающий, Бог-Освободитель. Он не просто делает черный Логос темным (то есть самим собой), но сообщает черному Логосу великое знание – знание о том, что тот тоже Логос, а не просто абсолютная тьма.

Поэтому в мирах Великой Матери мы имеем дело именно с философией, с систематизированной наукой мыслить и со своеобразной рефлексией на то, как мы мыслим. Это – третья философия, философия хоры, философия хаоса, в которую нас вводит бесстрашный и готовый к любым неожиданностям Логос Диониса. При этом сам он остается самим собой и исследует в своих превращениях лишь крайние пределы – аполлонический Логос, с одной стороны, и его полную антитезу -- пояс Матери-материи, с другой.

Методологические тома

(1) Дугин А.Г. Ноомахия. Три Логоса. М.: Академический проект, 2014.
(2) Дугин А.Г. Ноомахия. Геософия. Горизонты и цивилизации. М.: Академический проект, 2017.

Древняя История Евразии (пролегомены)

(3) Дугин А.Г. Ноомахия. Логос Турана. Индоевропейская идеология вертикали. М.: Академический проект, 2017.
(4) Дугин А.Г. Ноомахия. Горизонты и цивилизации Евразии. Индоевропейское наследие и следы Великой Матери. М.: Академический проект, 2017.

Европейский Логос

(5) Дугин А.Г. Ноомахия. Эллинский Логос. Долина Истины. М.: Академический проект, 2016.
(6) Дугин А.Г. Ноомахия. Византийский Логос. Эллинизм и Империя. М.: Академический проект, 2016.
(7) Дугин А.Г. Ноомахия. Латинский Логос. Солнце и Крест. М.: Академический проект, 2016.
(8) Дугин А.Г. Ноомахия. Германский Логос. Человек Апофатический. М.: Академический проект, 2015.
(9)Дугин А.Г. Ноомахия. Французский Логос. Орфей и Мелюзина. М.: Академический проект, 2015.
(10) Дугин А.Г. Ноомахия. Англия или Британия? Морское могущество и позитивный субъект. М.: Академический проект, 2015.

Цивилизации границ

Восточная Европа и Россия

(11) Дугин А.Г. Ноомахия. Восточная Европа. Славянский Логос: балканская Навь и сарматский стиль. М.: Академический проект, 2018
(12) Дугин А.Г. Ноомахия. Неславянские горизонты Восточной Европы: Песнь упыря и голос глубин. М.: Академический проект, 2018

(13) Дугин А.Г. Ноомахия. Царство Земли. Структура русской идентичности. М.: Академический проект, 2019. 

(14) Дугин А.Г. Ноомахия. Русский историал. Народ и государство в поисках субъекта. М.: Академический проект, 2019. 

(15) Дугин А.Г. Ноомахия. Образы русской мысли. Солнечный царь, блик Софии и Русь Подземная. М.: Академический проект, 2020. 

Америка

(16) Дугин А.Г. Ноомахия. Цивилизации Нового Света. Прагматика грез и разложение горизонтов. М.: Академический проект, 2017.

Восточные цивилизации

(17) Дугин А.Г. Ноомахия. Семиты. Монотеизм Луны и гештальт Ва’ала. М.: Академический проект, 2017.
(18) Дугин А.Г. Ноомахия. Иранский Логос. Световая война и культура ожидания. М.: Академический проект, 2016.
(19) Дугин А.Г. Ноомахия. Великая Индия. Цивилизация Абсолюта. М.: Академический проект, 2017.
(20) Дугин А.Г. Ноомахия. Желтый Дракон. Цивилизации Дальнего Востока. Китай. Корея. Япония. Индокитай. М.: Академический проект, 2017.
(21) Дугин А.Г. Ноомахия. Океания. Вызов Воды. М.: Академический проект, 2018.

Африка

(22) Дугин А.Г. Ноомахия. Хамиты. Цивилизации африканского Норда. М.: Академический проект, 2018.
(23) Дугин А.Г. Ноомахия. Логос Африки. Люди черного солнца. М.: Академический проект, 2018.

·     Создание искусственного интеллекта сопряжено с определенными изменениями в философских парадигмах.  ·     Объектно-ориентированная онтология представляет важнейшую часть роботехники. Она предлагает создать модель мышления (даже философствования), которая могла бы быть доступной, и, возможно, даже отражающей сущность машинного сознания.  ·     Искусственный интеллект – не такая простая тема, как может показаться. Многие люди скажут – «как же, у машины нет души, машина не может мыслить, это всего лишь имитация…». На самом деле все сложнее: машина может мыслить, по-особому. Но предварительно люди должны понять, как она может мыслить: прежде, чем машина научится мыслить по-человечески, мы должны научиться мыслить по-машинному.  ·     Этому и служит объектно-ориентированная онтология: это попытка создать структуры мышления, основанные на элиминации субъекта. Философия, несмотря на все усилия, остается человеческой: все равно остаются субъект и объект, с «человеческим» следом. Философия, в которой материальные объекты могли бы мыслить или существовать в отрыве от субъекта, где субъект является лишь одним из объектов – серьезный вызов, на который и пытается дать ответ объектно-ориентированная философия, основателем которой является Грэм Харман, а продолжателями этой линии стали Квентин Мейясу, Тимоти Мортон, Леви Брайант и другие. ·     Все они подходят к проблеме искусственного интеллекта с разных точек зрения. Объектно-ориентированная онтология и есть попытка мышления за пределами человеческого – когда человеческий субъект становится частной версии объекта. Мы попадаем в мир объектов, которые взаимодействуют друг с другом, а человек – лишь частный случай такого объекта. Эта философия предвосхищает собой машинное мышление, которое может выступать как полноценно мыслящий объект. ·     Мы привыкли вслед за Декартом повторять, что мыслящий – это всегда субъект. Машина – это мыслящий объект. Для того, чтобы создать мыслящий объект, нужна целая философия мыслящего объекта. ·     С точки зрения классической платоновской модели, в объектно-ориентированной философии речь идет о девятой гипотезе Парменида. Напомним, 5 гипотез Парменида основаны на существовании изначального примордиального протосубъекта (в теологии это Бог, у Платона это Благо или Единое), они определяют классические формы онтологии.  ·     Другие 4 гипотезы говорят о Многом, и о том, что Единое не существует. Это «онтология курильщика» с точки зрения Прокла и неоплатоников – для них этого просто не может быть, это чистая ложь. В 9 гипотезе Многое не соотносится с другим Многим – каждый объект существует сам по себе. ·     По сути, это и есть объектно-ориентированная онтология Хармана и его последователей. Согласно их теории, объекты существуют не только по отношению к субъекту или друг к другу - у них есть собственное бытие, за пределами их реляции и корреляции.  ·     Возможно, компьютер так и мыслит: утверждая некое самобытие объекта без всяких корреляций. По Харману, объект «отступает» от своей объектности, и втягивается в самого себя как черепаха. Субъект испаряется, и объекты при отсутствии хозяина начинают создавать свои собственные миры. Рабы становятся на место господ, а то, что было на периферии, вдруг захватывает власть – происходит онтологическая революция, и объекты заменяют субъекты. Материализм хотя бы претендует на то, что тяготеет к Единому, а объектно-ориентированная философия называет Единое условностью.  ·     Соответственно, субъект становится лишь возможным, но не необходимым в такой онтологии, а люди становятся «опцией», дополнением. Многие части тела человека уже заменимы в современности, последнее что осталось полностью заменить – мозги. ·     Любопытно, что сам Харман начинает с Хайдеггера. Возникает противоречие: с одной стороны, глобалисты демонизируют Хайдеггера по политическому признаку, притягивая за уши за «Черные тетради», с другой – строят философские модели на его прочтении. Дело в том, что объектно-ориентированная онтология будет непонятной без хайдеггерианства и предшествующей деструкции классической западной метафизики, западного Логоса. Если мы минуем хайдеггеровский рубеж, стоящий между классической философией и объектно-ориентированной онтологии, мы не поймем, о чем говорит Харман. Но у Хармана специфическое прочтение Хайдеггера, цель которого как раз элиминировать то, что у Хайдеггера является основой.  ·     Создание искусственного интеллекта осуществляется через погашение или упразднение Дазайна. Если упразднить Дазайн (последнее человеческое, что еще остается в философии), можно прийти к господству машин. Машины это Дас Ман, они лишены Дазайна. Дас Ман и есть искусственный интеллект, это и есть мыслящий объект. Он заменяет экзистенциальное мышление на неаутентичное.  ·     При лишении Дазайна его онтологического и гносеологического статуса, становится возможным переход к искусственному интеллекту. Без Хайдеггера это понять невозможно – а если Хайдеггер демонизирован либеральной цензурой, то и этот новый постхайдеггерианский подход тоже будет никому непонятен, как гипнотизирующий сатанизм.  ·     Добро пожаловать в мир искусственного интеллекта. Сегодня он создается не только технологически, но, прежде всего, философски. И когда объектно-ориентированная онтология полноценно опишет и обоснует саму себя, тогда начнется эпоха искусственного интеллекта.    ·     Сегодня основной вопрос философии – об аутентичном или неаутентичном существовании, экзистировании Дазайна. С одной стороны, это битва за Дазайн, с другой – попытка упразднить его и утвердить онтологию мыслящего объекта. Это новая основа политической философии. 

·     Важен экскурс в платоническую онтологию. Неоплатоническая модель полностью иерархична: сначала – бытие,  затем оно смешивается с небытием, Единое смешивается со Многим… Мир выстроен вертикально, сверху вниз.  ·     Патриархат в такой конструкции рассматривается как проекция этой иерархической модели на отношения между полами.  ·     В основе патриархата лежит идея бытия как ценности, или эссенциализм. Господство мужчин – это господство сущности, господство вечности над временем, небом над землей. Получается, что патриархат – одна из социальных адаптаций этого начала. Мужчина становится метафорой бытия. Превосходство мужчины над женщиной отражает в себе онтологию бытия над недостаточным бытием.  ·     Так строится иерархическая модель, которая проявляется в философии, культуре, обрядах. Мужчина – верхняя половина мира, небо, женщина – нижняя, земля. Их взаимодействие и порождает множество всех вещей. Рождается эрос – между небом и землей, который сближает и разводит их. ·     Упадок патриархата начинается, когда власть отцов утрачивает свою духовную легитимность. Платон говорит, что в некоторых случаях положительное монархическое правление может утратить свою легитимность и превратиться в самое худшее из правлений – в диктатуру, а затем в тиранию.  ·     Точно также можно сказать, что существует легитимный патриархат, и нелигитимный. Когда мужчина действительно воплощает в себе небо, волю, мужество, силу, рассудительность, героизм, преданность идеалам, забота о ближнем, его власть легитимизирована. В других случаях патриархат может утратить свою легитимность – мужчина может утратить перечисленные качества. Человек – это душа, ум, и в той степени в которой мужчина умен, в той степени он мужчина. Недостаток или утрата вертикального положения – и мужчина перестает быть мужчиной. Происходит узурпация патриархата, нет легитимности. Монарх – тот, кто служит верху, и поэтому заботится обо всех – а тиран это псевдомужчина, симулякр мужского начала. В случае переворота мужчина становится истеричкой. ·     Настоящий патриархат – духовный. ·     В неоплатонической традиции есть важное учение о Едином. Единое не существует – оно предшествует бытию.  ·     Православный царь является таковым, потому что выполняет миссию Бога – он получает право царствования.  ·     Когда патриархат рассматривает миссию мужчины как служение, как выполнение миссии, порядка, когда он предан более высокому началу – тогда его доминация оправдана. Власть мужчины не является абсолютной и полной – это его миссия, задание стать мужчиной.  ·     Несакральный, неподлинный патриархат превращается в свою противоположность. Если рассматривать современные политические секулярные системы – власть капитала, или претензия на господство над женщинами – получается, это необоснованно. 

Философ Александр Дугин о том, как наука Нового времени зашла в тупик и о том, куда должна двигаться современная наука.

·     Шеллинг мыслит таким образом: вначале есть Дух (А2), как свет, который зажигается во тьме. Это Свет, Бог, Логос, Мысль, Ум, Мыслящее присутствие (философское). Умный свет – то, что мыслит в нас. Мысль, которая обладает нами. А2 – потому что несмотря на свою первичность оно не является единственным, посколько окружено тьмой. ·     B – тьма вокруг, все то, что не является светом и умом.  ·     Далее начинается динамика отношений светового божества со стихией тьмы. Может она разрешаться по-разному: преодолеваться, становиться антиподом, забываться. Но, что важно для Шеллинга, истории (творения, существования) нет отдельно от истории взаимоотношения А2 с B. Все, что есть, это ничто иное, как отношение А2 к B. ·     В один из моментов А2 понимает (утверждает, догадывается, либо «хочет»), что В – это А1 (пред-ум). А2 осознает себя по-настоящему как А2 перед лицом А1, и В перестает быть тьмой в негативном смысле и становится апофатическим началом. ·     В какой-то момент А2 может распознать В как А1, как апофатическое начало, предшествующее А2. Тогда В становится А1 как отеческое начало по отношению к А2. Между светом и тьмой выстраивается новая система отношений. Признание тьмы как А1 означает встречу с отцом. Тогда, по Шеллингу, возникает А3 – то, что демонстрирует факт обнаружения. ·     Богословы в этом легко узнают одну из версий толкования троического догмата. Но интересно, что Шеллинг берет тринитарное богословие как философскую матрицу, применяя ее к мышлению. И человеческая история оказывается не просто отражением динамики трех начал, но описанный процесс и является содержанием истории. Соответственно, человеческая мысль не является иной природой, чем А2 – это и есть А2.  ·     Идея Шеллинга представляет собой общий метафизический сценарий. ·     Если мы осмыслим это, поймем, как структурировалась русская философия, а далее и наше собственное место в истории.

о конечной цели мировой элиты. Какие этапы уже пройдены, а какие остались

·     Многие задаются вопросом: почему в западном кинематографе нет положительных образов будущего? Что бы мы ни смотрели, будущее описано как катастрофическое, нет утопий. Есть Mad Max, Терминатор, зомби-апокалипсис, падение метеорита… Есть некое единодушие в том, что мир стоит на пороге гибели. Идея бессмертия, которая приводит не к счастью, а к катастрофе, открытие новых миров ставит человечество под удар инопланетян, а развитие технологий приводит к войне.  ·     Они пытаются описать, к чему приведут технические открытия, они не могут не описать кошмара. Хороший конец ниоткуда не вытекает. ·     Будущее черно – это факт. Технологии приведут к ужасу и кошмару – и это факт. Но дальше помещение в катастрофу разных человеческих типов подталкивает фантазию творцов антиутопий к некоторому смягчению. И в Mad Max, и в Humans,и в зомби-фильмах в каком-то смысле впереди просвечиваются очаги добра, любви, верности – качеств, которые еще свойственны людям. Смысл темных пророчеств относительно будущего – сначала полная гибель цивилизации, а потом, может быть, в экстремальных условиях человечество сможет сохранить некоторые аспекты. Или будут новые виды – выжившие после пандемии мертвецы, или киборги станут наследниками человечества.  ·     Наша цивилизация вынуждена делать зло, и понимая, что это зло, все понимают, что выбора нет. Зло уже вошло как необратимый механизм в наше общество, и он приведет к катастрофе. И никто не может это остановить. Люди делают зло, понимая, что это неизбежно, что это движение к черной катастрофе. ·     А вот что дальше? На что есть надежда у создателей фильмов? Что что-то человеческое сохранится и в ходе, и после катастрофы. Где-то отсидится и откуда-то проявится. ·     Интересно, в чем же будет утешение, в чем надежда? Что где-то останется маленький очаг старого. Может, киборги будут довольно моральными существами, ведь мы их создали.  ·     Мы должны быть крайне благодарными за то, что мы имеем сейчас. Идея улучшить человека или сделать справедливое общество отпала. Но осталась идея того, что у нас еще сохранится что-то важное, что мы имеем сейчас, в этом несовершенном мире. ·     Похоже и на то, что нас программируют – готовят к самоликвидации. Но я бы не хотел перегибать палку, говоря, что все идет хорошо, а культурные элиты формируют чудовищные образы. Не думаю что это заговор – скорее, снимая такие фильмы, режиссеры движимы инстинктом правды.    ·     Технологическое развитие, которое нам сегодня пытаются навязать как неизбежное, это выбор. Если мы соглашаемся, то ставим подпись под тем, что будет потом. Пока мы не решим сгинуть, никто нас не уничтожит. Каждый участвует в судьбе человечества. Человек не ограничен в своих возможностях – ограничен только своей глупостью и падшестью. 

о том, в чём состоит главная цель Big Data, почему мы недооцениваем последствия цифровизации

Don't mess with Mother

·      Донна Харауэй утверждает, что пока не преодолен пол, женщина будет страдать, подвергаться насилию и эксплуатации. Поэтому чтобы освободить женщину, недостаточно уравнять ее в правах с мужчинами. Пол – это уже неравенство, по Харауэй. Проблема решается отменой пола, а следовательно, самого человека, и дальнейшей к бесполой машине.  ·      Тоска первична. С точки зрения автономной структуры феминистского дискурса она не может быть заполнена. Это тоска по еще большей пустоте, незаполненности. И в машине достигается триумф абсолютной женской тоски – это такой недостаток, который становится абсолютным. И тут происходит разрешение феминистской воли: женщина обретает свободу в машине, свободу быть всепоглощающей тоской.  ·      Нелепо болтаться на ранних фазах феминизма – можно сразу переходить к последней, и быстро поставить перед собой финальную цель – киберфеминизм. Миграция женщины в машине совпадает с общим постгуманистическим направлением (искусственный интеллект, нанотехнологии и пр.) ·      Но надо называть вещи своими именами: женщинам пора превращаться в машины, тогда их глубинная метафизическая идентичность сможет совпасть сама с собой. Полы лихорадит, с полами что-то не то. Давайте сразу уж к концу, зачем задерживаться на промежуточных стадиях.

Какие этапы прошло человечество по пути отказа от самого себя. Что случится когда человек освободится от своей последней идентификации.
 

·      По Шеллингу, мы не должны представлять время как линию.  ·      Условно, есть некоторый маршрут точки – мы знаем прошлый маршрут, но его уже нет, и мы не знаем будущего. Свобода выбора маршрута в будущем и составляет специфику нашего вкуса. В каждый момент настоящего разыгрывается будущее. ·      Когда люди пишут, что прошлого не хватает, а настоящее «не очень», движение в будущее их уже не вдохновляет – нет ни сил, ни желания, ни веры в будущее.  ·      Шеллинг же нам говорит, что существует сразу три времени – прошлое, настоящее и будущее, они находятся в синхронической связи. Время движется в структуре настоящего, которое представляет собой автономное онтологическое состояние.  ·      Отсюда интересный момент: с точки зрения Шеллинга дети – не «наше будущее», а замена нас в настоящем. ·      Но в настоящем как таковом нет смысла, по Шеллинга – это лишь эмпирическая фиксация того, чего нет в настоящем. Настоящее бессмысленно – оно может стать осмысленным, а может провалиться в тотальную бессмысленность. Это измерение времени, в котором развертывается битва.  ·      Будущее по Шеллингу – это бытие смыслов. Будущее никогда не наступает. Оно может наступить, если радикально выпрыгнем из настоящего, а не будем двигаться по нему. Будущее само по себе наступило, оно уже есть. Поэтому в будущем есть смысл. Что больше не имеет смысла, падает в прошлое. Получается, человек имеет дело только с настоящим.  ·      Так, время посещения Авраама ангелами – нечто живое, нечто будущее, а газета недельной давности – уже отцвела, сгнила и исчезла (поскольку было сиюминутно и бессмысленно).  ·      Наше представление о времени сейчас структурируется с точки зрения прошлого – мы не живем по-настоящему, а проходим жизнь, а движемся к тому, что пройдет. Преходящесть бытия – бессмысленность нашего присутствия в мире.  ·      Христианское Воскресение – не потом, это уже Сейчас. На небе – царство смыслов. Поэтому когда все настоящее пройдет, нам откроется полнота этих картин.  ·      Мы живем даже не в настоящем, а в преходящем. Настоящее – то, где еще есть битва между прошлым и будущим, где есть борьба за то, чтобы все было осмысленным или утратило смысл.

·     Те, кто чувствует, что у них ничего не получается, сегодня ближе к людям. У кого в нашем мире все получается и они довольны – значит, они погружены в конвейер и подменены программами, которые действуют вместо них. ·     С ощущения, что что-то идет не так, начинается процесс пробуждения, выздоровления.  ·     Хикикомори – диагноз психических расстройств, когда люди отказываются выходить из дома и включаться в процесс социализации. Они заведомо решают, что жить у них не получится, и лучше сидеть у родителей на шее и смотреть аниме. Если с молодыми людьми это еще объяснимо, то когда человеку за 40 лет, и он все еще сидит дома, без шансов на семью и свидания, это уже диагноз. ·     Однако есть люди, которые не считают это диагнозом. ·     Хикикомори выглядят как неполноценные люди, потому что вместо жизни выбирают четыре стены. Однако разница небольшая: тот уровень общения и развлечений, которые предлагает современный мир, не так далеко ушел от анимешных фигурок. ·     Хикикомори, на мой взгляд, более адекватен, чем не хикикимори. Человек, который понимает, что у него в жизни ничего не получается, более честен и глубок, который этого не понимает. Хикикомори знает, что что-то пошло не так и это фатально, а другие строят иллюзии, что все хорошо.  ·     Простого решения нет – просто сказать, выходи, иди познакомься в бар с людьми, не получится. Перспектива – «ты нужен нам, не надо отчаиваться» - все более напоминает сообщения роботов из Сбербанка или домоуправления людям, которые не заплатили кредит, когда бодрый электронный голос бодро рапортует о том, что «все хорошо, будьте здоровы, хотя коллекторы уже едут к вам».  ·     Все, что сегодня называют «проживанием жизни», превратилось в плоский симулякр. Мы живем в манге, только скучной и бездарной, написанной идиотами, лишенными воображения.   ·     Где взять силы на протест? Из хикикомори надо возвращаться не в «нормальную жизнь», а двигаться к радикальному протесту. Если вы поняли, что нечего и некому жить (если не поняли, то вам предстоит сначала стать хикикомори), то надо не возвращаться в общество, а радикально протестовать, утверждать альтернативную жизнь. Значит, это жизнь неправильная, а не вы, и надо жить истинной жизнью – а она в борьбе и восстании против того, что есть. 

·     В феномене «винишко-тян» интересно то, что девушка в разговоре упоминает Ницше, строит общение на цитатах из философских классиках. Конечно, она думает о том, где сделать маникюр или выпить коктейль, но где-то раз - и вворачивает фразу о вечности. ·     Критики говорят, что это поверхностно, и что их знания не заходят далее цитат из Википедий. Согласен, но мне в этом феномене нравится другое: элемент философии становится чем-то значимым. В нашем обществе ориентация на то, чтобы быть подчеркнутым идиотом, стала вытеснять старые представления о культуре. Когда-то глупости стеснялись, теперь перестали.  ·     Не исключено, что винишко-тян можен открыть «Феноменологию духа» или процитировать что-то про стоиков или скептиков. Необязательно, чтобы эта девочка с синими волосами знала больше – хорошо уже что открыла, и этим фактом она спасает человечество. Когда она использует это даже для простых стратегий заумные формулы философии, она показывает: мы низко пали, занимаемся бессмысленными вещами, но есть же что-то Другое? Она открывает некий трансцендентный горизонт экзистирования. Недостижимость человека, постигающего мир и открытого к высокой поэзии, казалось бы, уже невозможна сегодня, и вдруг винишко-тян напоминает об этом. Это озаряет свалку современного мира. Она дает образ далекой недостижимой луны, тяги к недостижимому. • И дело не в вине: можно просто быть интеллигентным человеком, много читать и не стесняться этого. • Мне кажется, студенты уже слишком встроены в структуру повседневности, а школьники более открыты к такому. Когда к философии обращаются люди, не имеющие полноценных данных для занятия ей, и используют ее фрагментарно, мне это нравится. Это напоминает о скромности: человек, приводя цитату, смысла которой не понимает, отдает дань исчезнувшей, забытой культуре, миру, который мы утратили.

·     То, что представляет из себя современное китайское общество, вселяет колоссальный оптимизм. Это общество, способное на стратегическое планирование, постановку и решение долговременных задач. Это общество очень рационально, очень последовательно и одновременно очень трезво использует собственные ресурсы. Это полуторомиллиардное население, которое является второй экономикой мира и имеет все шансы стать первой.  ·     Это общество совершенно осмысленно отвергает однополярную гегемонию Запада – оно с ним взаимодействует, пытается извлечь выгоду из технологических стратегий, но в то же время по всему периметру китайской территории стоят фильтры, которые пропускают в китайское общество только то, что не грозит его разрушить – только то, что полезно Китаю. ·     Китай настолько фундаментален в своем взаимодействии с Западом, прагматичен и непоколебим в своих установках, что дыхание захватывает. Для Китая Запад – «одно из», в то время как для многих из нас Запад либо «всё», либо «зло». Китайцы не ненавидят Запад, не стремятся разрушить, но и не считают его особенно важным. По большому счету, им на Запад плевать – скорее, западная цивилизация вызывает у них вежливый интерес. ·     Китай не зависит от Запада – она вступает во взаимодействие. Как только они замечают, что эта гегемония проникает в китайское общество, они обрубают канал. ·     Примечательно, что в Китае выборов нет. Везде выборы – это фарс, и китайцы решили не тратить на это время и силы. ·     Они идут своим путем. Прелесть Китая в том, что он гарантирует нам многополярный мир. Есть что-то гипнотическое в спокойствии Китае в утверждении своего собственного могущества, которое распространяется по планете. Они действуют по другому алгоритму, перед ними бессильны заклинания «права человека» и «гражданское общество». Они могут выслушать вас, но им это абсолютно все равно. ·     Эта цивилизация создает неснимаемый полюс, который уже не будет западным. Они создали возможность выбора для всех остальных – Индии, исламского мира, нашего… У них совсем другая культура, другие ценности и другая еда – они совершенно другие, но они не потерпят гегемонии. А это значит, эта гегемония перестает действовать, это уже не глобальная, а локальная гегемония. Они возьмут на себя фундаментальную нагрузку по поддержанию многополярного мира. Если они создают свою гегемонию, она будет совершенно иной – они пока не спешат этого делать, и готовы рационально признавать интересы других цивилизаций, если они готовы доказать свою состоятельность.   ·     Это шанс. Это не значит, что они безвредные и заведомо дружественные – с этой силой надо быть крайне осторожными. Если мы хотим сохранить наши территории, надо быть предельно бдительными. Мощь Китая должна нас стимулировать быть лучше.

Здравствуйте, вы смотрите программу «Экспертиза Дугина». Сегодня мы выходим в необычном варианте -  в условиях карантина, самоизоляции. И хотя, наверное, тема смертельно надоела всем зрителям и людям, как и сам карантин, все-таки я хотел сказать несколько слов о том, как я понимаю все происходящее. Сейчас много интерпретаций, разных позиций – но я хотел бы обратить внимание на одно. Дело в том, что в ходе тех изменений, которые уже произошли с мировой экономикой, политикой, культурой, технологиями, структурами управления и администрирования практически во всех странах мира – с этой точки зрения мы живем в совершенно новой реальности. Речь идет не о том, эффективно или неэффективно борется та или иная страна с коронавирусом, правильно или неправильно действуют российские власти – и даже не имеет значения, есть ли столь серьезная угроза коронавируса, которая потребовала сноса мировой экономики, мировой глобальной системы управления. Это все второстепенно. Факты, которые можно спокойно и сознательно обсуждать, гораздо более очевидные, чем огромное количество гипотез, точек зрения, мнений относительно того, как мир справляется с коронавирусом. Первый пункт, который я хотел бы подчеркнуть: Глобальная система управления, основанная на либерализме, либеральной демократии, на всемирном рынке, открытом обществе и движении всех стран с разной скоростью в направлении единого глобального мира – вся эта линия провалилась. При этом многие забывают, что еще 2 месяца назад, при всем сопротивлении Китая и России, которые отстаивали многополярность, с т.з. глобальных, фундаментальных трендов человеческая цивилизации шла к глобализации. Мы много раз говорили о многополярности, мы и сейчас являемся ее сторонниками. Но если посмотреть, как в РФ, Китай проникали институты контроля, управления, влияния либеральной демократической системы, как осуществлялась цифровизация, как проникала электронная демократия, пусть со сбоями, в наше общество, как представители глобальной элиты («шестая колонна») контролировали основные процессы и в нашем обществе в значительной степени, и в Китае…  Можно сказать, что до начала коронавируса глобализм побеждал. И в случае Китая, и России речь шла не о том, двигаться или не двигаться в направлении Запада (либеральной демократии), а о том, в какую сторону двигаться – а с какой скоростью двигаться. И в этом отношения Россия и Китай предложили лишь торможение – давайте не сейчас, а завтра, давайте отложим. Они (Китай может чуть-чуть, а Россия совсем) не предлагали никакой альтернативы глобальному мироустройству: «только не так скоро, не так быстро, ЛГБТ+, но только не сейчас, открытая свободная демократия, смена всех структур с т.з. глобальных институтов мирового правительства, но давайте отложим на завтра, дайте возможность еще какое-то время сохранить систему управления в переходном варианте, и подождите, мы подготовим наше общество, все равно мировое правительство будет установлено…» До начала коронавируса мы шли только в этом направлении и спорили о скоростях. Поэтому «шестая колонна» в России – либералы, сторонники западного пути развития, мирового капитализма, буржуазной системы, рынка, демократии, идеологии прав человека – за 20 лет правления Путина не только не была зачищена, но не была даже потеснена. Она как была, так и есть. Она продолжает сохранять главные позиции в структуре  власти. Потому что ни Путин, ни консерваторы не ставили перед собой задачу предложить альтернативный проект будущего развития. Мы все шли в сторону развития глобального общества. Китай (при всем сопротивлении и желании адаптировать глобализацию к своим национальным экономическим интересам) также был частью этого процесса. Поэтому многополярность была скорее нашим пожеланием – те, кто не хочет двигаться в ногу с глобалистами, те представлялись как противники глобализации. Но речь шла не о глобализации, а лишь о скорости – сейчас или завтра. Консерваторы лишь стремились оттянуть неизбежный миг, и тем не менее впускали в свое общество рынок, цифровизацию, новые технологии, новые тенденции в образовании и культуре. Глобализация атаковала и проникала в наше общество – у нее была фундаментальная опора в лице значительной части (если не большинства) правящих элит, в российском и других обществах. Таким образом, мы шли с разной скоростью в одном направлении. И вдруг эта модель, эта цель, этот горизонт, к которому двигалось человечество, оказались неспособны преодолеть проблему коронавируса. Здесь возникает первое замечание: значит, движение не может продолжаться в том же направлении, по крайней мере в той же форме. Это принципиальный вопрос: мы вступили в фундаментальный кризис, в эпоху катастрофы, сопостовимой с Первой и Второй Мировой войной (как минимум, с такими кризисами как обрушение биржи, в Нью-Йорке и Европе, которые привели ко Второй Мировой войне). На самом деле, мы находимся в фундаментальном кризисе миропорядка – и если после распада СССР можно было, отбросив или утратив советскую модель, взять ту которая осталась, то сегодня полюс, который был единственным ориентиром, рухнул. Это сложно переоценить. Рухнул мировой порядок. Либо рухнул уже, либо рухнет вот-вот, потому что вернуться в докоронавирусное состояние мировая система не сможет. Не только быстро или сейчас  - не сможет вообще. Перед нами совершенно непредсказуемое будущее. Оно было до последнего момента абсолютно предсказуемым – все спорили только, сейчас или позже, все спорили о скорости движения, но не о направлении. Человечество шло в сторону ООО, единого мирового правительства с разной скоростью – кто-то упирался, понимая, что его ведут на бойню (как Россия), Китай пытался включиться в процесс в своих интересах, оседлать тигра, проскользить между закрытостью и открытостью (у этого была бОльшая перспектива). Но движение было в одном направлении: и вот мы дошли до момента, когда это невозможно, произошел сбой движения, фундаментальный кризис эффективности систем контроля управления… Когда в условиях глобализации возникла угроза вируса при открытых границах, возможности ездить куда угодно, при мировой экономике, полностью зависящей от делокализации (производство в одном месте, финансовый центр в другом, политическое управление в третьем, военное в четвертом…). Рассредоточение центров влияния на весь мир и открытость границ, открытость обществ, столкнувшихся с коронавирусом, не смогло справиться с этим вызовом (ни вакцины, ни остановить), ничем ответить на эпидемию не смогли. Это свершившийся факт – не смогла, вакцины нет, эффективных действий нет – все общества стали выживать как могут, все общества закрылись. Нас убеждают, что это временно, что скоро все откроется – но нет ничего более вечного, чем «временное». Не только в нашей стране, но и вообще. Реакция народов, правительств, административных систем на коронавирус была одна – закрыться. Не открыться еще больше, не обратиться к транснациональным структурам (которые должны были бы доказать свою эффективность в этих условиях)… Наоборот, все закрылись – регионы, штаты, люди закрываются принудительно в домах, закрываются страны, общественные центры – закрывается все. Это единственный эффективный ответ на угрозу коронавируса. Либерализм, глобализм создал наиболее благоприятные условия для распространения мировой инфекции  - и когда она возникла, ничего не нашелся ответить. Значит, вся эта система неэффективна. Это фундаментальный вывод.  А что будет дальше? А как будем выходить? Когда выйдем из карантина? Но в первую очередь надо осознать необратимость произошедшего. Рухнул миф о последнем, единственном полюсе – о западном будущем, либерализме, правах человека, гражданском обществе, глобализации, капитализме и его безусловной эффективности. Всего этого больше нет.  Что дальше? Открытое пространство, еще более страшная вещь. Если пал последний полюс, то никто не предлагает ничего принять автоматически. Китай сам сильно пострадал – хотя он лучше справился чем другие, но вся китайская экономика и система, процветание было основано на эффективном участии в глобализации. Когда Трамп закрывает китайские активы, предприятия в Америке, а проект «Один пояс – один путь» приостановился, Китай столкнулся с вызовом, на который сложно ответить. В любом случае, никто не будет принимать китайскую систему – по крайней мере сейчас. Несмотря на  Тудачу с коронавирусом и демонстрацию эффективности, Китай является процветающей страной за счет соучастия в глобальных процессах. Соответственно, это не является системой, которую можно принять как альтернативу. Хотя это нечто серьезное – Китай лучше всех выглядит в нынешней ситуации. Тем не менее, будущее стало открытым. Будущее, которое было предсказуемым, и гарантия была воплощена в западной экономике и политике, и в распространении «шестых колонн» - западноориентированных элит, которые контролировали ключевые жизненноважные центры обществ, даже в Китае, в экономической сфере. Сегодня это получило колоссальный удар. То, что было предсказуемым, стало непредсказуемым, то что было гарантиновано, сейчас не гарантировано, и слом системы требует новых ответов. Каких? Я бы не спешил с выводами. Понять, что возврата к старому не будет – это настолько фундаментальная мысль, что ее одну надо в течение всего карантина продумывать, не разбегаясь на дальнейшее. Если нет возврата, то что же впереди? Второй вывод, который свидетельствует о глубоком параличе воли – возникают теории заговора, что глобалисты сделали это специально, продолжать ту модель мирового управления, которую они практиковали, больше не могут, и они поставили перед собой задачу сокращения населения, установление прямой слежки цифровой диктатуры, введения чипизации, вакцинации в мировом масштабе, и установления мирового правительства не в мягкой форме от гражданского общества, а в жесткой: хочешь жить – бери вакцину, а в ней, может быть, дополнительный ген контроля.  Отсюда возникает ужас, паника и паралич перед будущим. Будущее снова решено – только это будет не постепенное движение в сторону глобализации, а резкое и более жесткое, демократия окончательно ликвидируется, устанавливается глобальная либеральная сатанистская диктатура, закрываются церкви, «шестая колонна», которая контролирует государство, быстро переключается на режим тоталитарного господства. И вместо псевдодемократии устанавливается глобальная тирания цифрового рабства и концлагеря, а карантин и изоляция – для этого. Такие настроения очень популярны и в нашем обществе, и во всем мире, из конспирологии сложился целый тренд. СМИ начали цензурировать это как fake news и с этой второй позицией, подозрением того, что дело идет к установлению тоталитарного мирового концлагеря. Эта идея подвергается жесткой цензуре, что позволяет допустить, что такой план существует. Но обратите внимание: теория мирового заговора обладает, на мой взгляд, двумя принципиальными недостатками. Первое: отсутствие воли. Люди, которые это замечают, не готовы сказать этому «Нет», сопротивляться, выдвинуть альтернативный проект, сказав, что раз мир рухнул, давайте строить новый. Они считают, что следующий шаг полностью предопределен, сделать ничего невозможно, кроме как впадать в отчаяние и истерично протестовать у себя в изоляции, или пытаясь сбежать из-под надзора. Все эти реакции свидетельствуют о неготовности людей к будущему. Если система дала сбой, в этот миг, окно, мгновение, момент возможного мы должны и могли бы продвинуть наш альтернативный план взгляда на будущее. Но вместо этого – «о чем мы говорим, какой альтернативный план? Все предопределено!». Таким образом мы убиваем и парализуем нашу волю. Второй момент: мне не нравится теория заговора именно тем, что она парализует волю. Если мы будем считать, что глобальная мировая система подскользнулась и рухнула, мы будем думать, что делать дальше – созидательно, осмысленно, и, конечно, рискованно (строить будущее – всегда рискованно). Но это по крайней мере пробуждает в нас Субъекта. А теория заговора, что все это специально, вируса нет – этот негационизм парализует всякое усилие, всякую надежду и желание делать что-то конструктивное с учетом того, что с коронавирусом однополярная модель рухнула. И еще один момент: здесь идет апелляция к «шестой колонне». «Шестая колонна» - это паразиты. Либеральные сети влияния в любом обществе это — не только убежденные либералы. Среди них не так много фанатиков, которые бы пошли за глобализмом дальше в сторону сатанинского тоталитаризма. Сторонники Айн Рэнд и либерал-сатанизма, которые по-настоящему ненавидят труд, общество, людей и социальную справедливость есть, но их единицы. Масса представителей глобальных элит просто верили в эффективность этой системы, были убеждены в том, что она будет безотказно работать и воспринимали это, как доминирующий тренд. 

Сейчас, столкнувшись с коронавирусом, большинство представителей мировых элит глобалистов полностью сбиты с толку. Они фактически обезоружены тем, что рухнул их «символ веры», их биржи, цены на нефть, их тренды, источники их доходов. По большому счету, они находятся в состоянии нокдауна от того удара, которое нанес по ним корнавирус, пребывая в шоковом состоянии. Они сейчас попросту не готовы к перспективе установления глобальной антихристовой диктатуры ни субъективно, ни эмоционально. Это не значит, что такой угрозы нет. Я как раз думаю, что она есть, судя по тому, что нам пытаются сказать спикеры глобального предельного либерального проекта, антидемократического и совершенно циничного, как Бернар Леви или Джордж Сорос, Марк Цукербергер или Билл Гейтс. 

 На самом деле, идея использовать нынешнюю ситуацию для установления цифрового постлиберального концлагеря западных политических и экономических элит актуальна, но глядя на то, как они это делают, в каком ступоре находится большинство их же собственных сторонников, их секты глобалистов во главе многих государств, включая значительную часть российской правящей элиты, можно сделать вывод, что никто из них не был готов к нынешнему положению заранее. Если они и попытаются использовать ситуацию для чипизации, вакцинации и установления тирании, что нельзя исключать, автоматически и легко у них это не получится. К этому варианту надо быть готовыми, но самое главное, как мне кажется, — мы должны зафиксировать самые принципиальные позиции в истории с коронавирусом. 

Мировая система, которая существовала и казалась вечной еще три месяца назад, уже рухнула. Мы живем, если сравнивать с Советским Союзом, в последний момент, просто в последнюю секунду его существования. Мы сейчас находимся внутри 90-го — начала 91-го года и, возврата к предшествующему периоду не будет потому, что он невозможен. Я не исключаю, что может наступить нечто худшее, к этому также надо быть готовым, но что мешает нам воспользоваться этой ситуацией для того, чтобы двигаться в сторону лучшего? 

Все происходящее происходит не само-собой и несет в себе многочисленные риски и опасности, но я думаю, что нам как раз сегодня надо выдвинуть программу нового мира, программу нового человечества, программу новой экономической, социальной, политической, образовательной системы. Новой культуры и новой цивилизации. Мы должны воспринять крах глобального миропорядка, как шанс, как возможность. Не факт, что мы этой возможностью воспользуемся, не факт, что мы победим, не факт, что мы даже начнем эту войну за будущее, но мы находимся в ситуации, где сейчас это на какое-то время возможно. Окно возможностей может захлопнуться так или иначе, но нынешний карантин, на мой взгляд, следует использовать в первую очередь для сосредоточения и сосредоточенной работе по выработке образа будущего. 

И здесь патриоты и сторонники социальной справедливости, правые, левые и все противники глобальной мировой либеральной системы должны соединить свои усилия. Нужно оставить в прошлом обиды и идеологические расхождения, мы должны создать штаб проектов альтернативной цивилизации, контактировать с представителями других культур и народов, которые находятся в очень сходной ситуации. Сегодня никто не имеет карты движения к будущему, и глобалистам труднее, чем когда-либо раньше, навязать безальтернативно и беспрепятственно свою волю. Дела у них идут как никогда плохо. Если плохо у нас, то у правящей элиты в разы хуже, поскольку выпала и рухнула вся модель, с помощью которой они идеологически, а потом и экономически, политически и социально эксплуатировали мировые массы. Сегодня у народов есть шанс на восстание против однополярной глобалистской системы и этим шансом необходимо воспользоваться.

·      Для православного человека (и христианина вообще) вера в Антихриста является частью общеобязательной практики. Интерпретировать его можно по-разному, но только для материалиста или атеиста Антихриста нет. Это одна из фигур христианского мировоззрения и христианской догматики. Апокалипсис помещен в Священное Писание, соответственно, все что там говорится, освящено Духом ·      Фигура Антихриста связана с христианским пониманием времени. Христос приходит в мир перед последними временами, перед концом света. После того, как он пришел и создал свою Церковь, а ученики распространили ее на все человечество, в какой-то момент наступает время Антихриста. О сроках спорят – кто-то говорил, что оно уже наступило. Но то, что предположения о сроках не подтвердились, не отменяет Антихриста - значит, подсчеты были неправильными. Конкретизация и интерпретация фигуры Антихриста в связи с историческими событиями могла быть неверной – но тем хуже для тех, кто так интерпретировал, а не для Священного Писания ·      Структура христианского понимания времени неотменима. Христос пришел, 33 года прожил среди людей, основал Церковь. Далее начинается строительство христианского мира – кульминации процесс достиг в христианизации Империи, провозглашении римского императора Катехоном. А далее – приходит Антихрист ·      С православной точки зрения, Катехон (то есть, римский император, Византийская Империя) представляет собой того, кто удерживает приход Антихриста. У апостола Павла во втором Послании фессалоникийцам описано, что приход Антихриста «не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь». То есть, Катехон. Он удерживает еще и рубежи истории. Православный Царь – тот, кто стоит на последнем рубеже, перед Антихристом. И когда он падает и брешь в бытии пробита, приходит Антихрист ·      Приход Антихриста происходит сейчас. Неважно, будет ли это через неделю, месяц, 10 или 100 лет. Никто не знает, когда придет Антихрист, но он обязательно придет. Потому что он и есть смысл христианского понимания истории, его предпоследнего аккорда ·      Христианская история – совокупность логических утверждений: рай, грехопадение, борьба праведников и грешников за доминацию над культурой, обществом и эпохой – и затем спасение. Это взгляд на историю смыслов, а не фактов ·      Антихрист приходит после того, когда христианство перестает быть доминирующим, когда оно перестает быть имперским. Когда падает Царь, тогда брешь в онтологии открыта – и Антихрист входит ·      Именно это и происходит. Мы живем без царей и империй, мы живем имманентистским материалистическим мировоззрением, которое захлестывает и Восток, и Запад. Кто-то воспринимает его пассивно (как мы, со стонами), а кто-то радуется и рвется в первые ряды (американские глобалисты, Сорос, либералы). Последние не просто страдают от Антихриста – они в авангарде его армии. Это они убивают Катехона, это они проламывают брешь в Великой Стене, приближают его приход ·      Когда Антихрист прорывается, уже не остается четкой линии баррикад. Что мы будем защищать, если он уже внутри?   ·      Мы – те, кто страдает от Антихриста, они – те, кому от него радостно (или все равно)

Экспертиза Дугина. Как Биг Фарма превращает человека в робота.

Здравствуйте, вы смотрите программу «Директива Дугина». Сегодня речь в ней пойдёт о таком явлении, как трансгуманизм. Течение трансгуманизма набирает популярность во всем мире, и прежде всего на Западе, где оно и зародилось. Символом его является круг с латинской буквой H от human, человеческое, и значок плюс: H+. Сторонники этого течения с энтузиазмом принимают все данные современных технологий и доводят идею прогресса до логического конца. Совершенствование техники, по их мнению, приводит человечество к такому состоянию, когда на основе человеческого вида можно искусственно создать более совершенных существ. Это достигается путем усовершенствования всех частей человеческого организма путём их замены на искусственные детали, неотличимые от частей тела и внутренних органов. Сюда же относятся технологии имитации сознания или записи сознания на отдельные носители – картография – мэппинг – мозга. Новейшие открытия в области структуры генома позволяют осуществлять корректировку организмов – улучшать их качества – и на базовом уровне. H+ – это постчеловечество, которое будет свободно от болезней, несовершенств и в конце концов достигнет физического бессмертия. Тело можно будет сменить или подправить, а через какое-то время и напечатать на 3D-принтере. Виртуальные сети станут новой средой обитания, постепенно полностью вытеснив привычную для нас реальность. На фоне H+ утопии или дистопии Газонокосильщика или Матрицы становятся чем-то архаичным и преодоленным. Трансгуманизм не просто занятие чудаков, дизайнеров или фанатиков технического прогресса. Это результирующий вектор последних столетий, когда человечество всерьез поверило в миф о прогрессе и эволюции. H+ – последний логический вывод всей эпохи Нового времени, Модерна. Главной идеей Модерна было освобождение человека от всех связывающих его ограничений. Начали с религии, традиций и сословного общества. Затем обрушились на Государство и нацию в пользу гражданского общества. Далее упразднили нормативное представление о полах и нормальной семье, легализовав самые различные формы гендерных мутаций и извращений. И все это проходило на фоне технического совершенствования – новых форм производства, вычислительной техники, успехов в программировании и синтезе новых материалов. Постепенно идеология и технология слились в нечто цельное и нерасчленимое. Технический прогресс стал идеологическим фактором, а идеология, в свою очередь, стала не чем иным, как технологией. Отсюда замена политтехнологами классических форм политики. И так мы подошли к последней фазе освобождения человечества от ограничивающих его пределов. На Западе уже нет ни религии, ни Государства в полном смысле слова, ни политических иерархий, ни нормальных семей. Все формы преодоления границ – то есть трансгрессии – полностью пройдены. Осталось сделать только один, последний шаг – переступить границы самого человеческого вида. Это и есть H+ – последнее слово либерализма. Трансгуманизм не побочное причудливое явление технического развития, это логический конец Нового времени. Мы должны были подойти к этому – к эпохе киборгов, гибридов, мутантов и химер. Мы к этому подошли. Конечно, на сегодняшний день подавляющее большинство человечества не готово превратиться в киборгов или мутантов. Но кто его спрашивает, это большинство человечества. Вся история делается элитами. Массы никогда ни к чему не готовы. Но это не имеет ровным счетом никакого значения. Не готовы – их подготовят, да так, что никто и не заметит. Трансгуманизм неизбежен в том случае, если мы принимаем главную тенденцию Нового времени – веру в прогресс, развитие и совершенствование человечества. Эту религию – точнее псевдо-религию – прогресса принесло в Европу и в мир Просвещение. Постепенно эта ересь заменила собой или вытеснила на периферию все традиционные формы религии – прежде всего христианство. На этом пути прогресса невозможно остановиться на полпути. Сказав «а», мы вынуждены сказать «б», «в», «г», да и все остальные буквы алфавита. H+ – это последняя буква. Дальше начинается компьютерный язык. Единственные, кто оказывается на противоположной стороне от постгуманизма – это последовательные и фундаментальные традиционалисты. Но они отвергают отнюдь не только эту последнюю мутацию, но и весь Модерн – саму идею прогресса, развития, научную картину мира, демократию и либерализм. Вместо этого традиционалисты утверждали и утверждают Бога, Церковь, Империю, сословия, державу и народные обычаи. Никакого прогресса. Современный мир – это не прогресс, а результат упадка. Царство антихриста. Бороться с H+, отказываться от последнего превращения, диктуемого самой логикой либеральной идеологии Модерна, и принимать другие стороны Модерна – бессмысленно. Трансгуманизм – это неизбежное завтра, если быть согласным с тем, каково наше сегодня. Если мы хотим изменить нашу судьбу, надо вернуться в прошлое и понять, в каком месте мы совершили фатальную ошибку. Всего доброго, вы смотрели «Директиву Дугина» о трансгуманизме. Священное предание утверждает, что дьявол может почти всё. Но он не может создать человека. Он способен только спародировать его, изготовить его симулякр. H+ – это явно его затея. Смотрите архив передач - http://tsargrad.tv/  

·     Обычно эти два термина – революция и Традиция - сосуществуют в оппозиции: Традиция предполагает продолжение того, что было, нечто консервативное. Само слово «традиция» образовано от tradire – «перенос». Мы переносим наиболее ценное из поколения в поколения. Поэтому какие-то ценностные установки остаются неизменными ·     Революция – это радикальная перемена, полный пересмотр, ниспровержение ценностных систем. Рабы становятся господами, господа – рабами; униженные и оскорбленные начинают унижать и оскорблять ·     Сегодня мы наблюдаем интересный момент:  Традиция, или консерватизм, не является самой собой разумеющейся вещью. Мы не можем сохранять все, что было в прошлом, и переносить все, что было, в будущее. Мы делаем отсев, выбор: что-то считаем ценным, что-то – второстепенным. Но что именно?  ·     В сам процесс Традиции может закрасться элемент сдвига. Представим, что в какой-то момент мы решили не сохранять что-то принципиально важное, и передать в будущее нечто второсортное. Кто это решает? Сам человек ·     Консерватизм и Традиция – это не инерция (иначе мы быстро растеряли бы вообще все). Традиция – это усилие. Поэтому чтобы что-то передать, надо хорошо понимать, что является по-настоящему ценным и существенным. Если мы не прилагаем усилий, то главное теряется. Традиция и консерватизм тогда оказываются симулякром ·     Как пример – люди забывают Бога, но постоянно говорят про спорт. Кто-то подменил традицию – законсервировав советских спортсменов с веслом, забыли про Церковь, Бога, иконы. Или другой пример – из прошлого взяли спорт как ценность, а социальную справедливость (фундаментальную ценность по сравнению со спортом) оставили. Поставить спортсменов на место святых – это симулякр и разрушение ценностных систем. Это и есть революция ·     Таким образом, революция как переоценка всех ценностей может происходить внутри Традиции. Если мы не в состоянии ответить, что является первостепенным, а что второстепенным, если иерархия нарушена в процессе консерватизма и Традиции, то происходит ползучая революция. Она уже осуществлена ·     Революция произошла не тогда, когда Ницше сказал – «Бог умер». Это произошло еще в Новое Время, когда Бога и представление о Божественном Космосе стали заменять представлением о материалистической вселенной. Вот когда убили Бога. А Ницше просто обратил на это внимание ·     Революция происходит раньше, чем это замечают. На самом деле, и Октябрьская революция, и крушение Империи произошли гораздо раньше. Она рухнула внутренне, потому что потеряла то, что надо передавать. Славянофилы обратили на это внимание, и пытались ее спасти ·     Консервативная революция – то, что предложили славянофилы, евразийцы и другие. Это сознательный, активный, агрессивный, потрясающий основы возврат к тому ценному, что мы не передали, не сохранили в Традиции ·     Традиция или революция? Вопрос так не стоит. Вопрос в том, как происходит Традиция, и как – революция. Традиция – это не инерция, а усилие – и выбор очень сложный, тонкий. Если ты передал то – это Традиция, если передал «спорт» - ты фактически осуществил революцию, и поставил на место первостепенного – второстепенное ·     Если ты сохранишь и передашь не то, то ты будешь не консерватором, а разрушителем. Но если ты хочешь совершить консервативную революцию и считаешь, что забыто нечто важное, и не хочешь нести опыт ошибочного вчера – то можно откатить назад ·     Вопрос стоит так: либо это будет разрушающий консерватизм, который транслирует инерцию и все превращает в симулякр (именно это сейчас и происходит: нынешний консерватизм инерциальный, нынешний доминирующий патриотизм – тоже), либо революционный консерватизм. Если он не революционный, он еще хуже, чем простое разрушение, потому что маскирует нигилизм под существующей тенденцией   ·     Консервативная революция в России произойдет. Она неизбежна по логике вещей – либо России просто не будет

• Гегемония означает «лидерство», однако на политологическом языке значение термина определил Антонио Грамши. В этом контексте «гегемонию» следует понимать как совокупную власть мирового капитала. В отличие от гегемонии Спарты или Афин в древнегреческом мире, в ХХ веке субъектом гегемонии является не страна, а капитал. • Гегемония – это власть капитала. В экономической сфере это тот институт, который, согласно Марксу, переводит конкретный труд в абстрактный, а потребительскую стоимость сводит к меновой. Иными словами, когда экономическая деятельность определяется законами рынка, а не законами непосредственного потребления. Появляется «субъект-автомат», который осуществляет циркуляцию капиталистических процессов, постепенно расширяющихся. • Капитал – это экспансивное пятно, это субъект, который переводит живое в мертвое, органическое в механическое. Капитал обычно рассматривается в экономической сфере. Далее, с т.з. Грамши, мы наблюдаем западную цивилизацию, которая становится носителем капитала – это уже не «субъект-автомат», но его выражение. Западная культура становится «телом» субъекта. Если представить, что капитализм - это душа, то гегемония - это все его органы. Экспансия распространяется на политику, культуру, СМИ и пр. • Таким образом, гегемония, по Грамши, это многомерная экспансия капитала через самые разные формы. Если есть западная культура, она уже внедряет гегемония, если есть только рынок – заходит с экономической стороны, и пр. Даже в технологиях заложена логика субъекта-автомата. Гегемония – это многофакторный процесс экспансии определенного парадигмального типа, который ярче всего описывается капитализмом, либеральной идеологией, индивидуализмом и пр. • С точки зрения Грамши, национальные государства не могут противостоять гегемонии. Даже если они отбросят одни стороны гегемонии, они впитают ее через другие. По Грамши, гегемония пронизывает границы, и попытки закрыться от нее могут дать только временный эффект. Национализм уже наполовину признает гегемонию. • Грамши утверждает, что бороться с гегемонией можно только с помощью контргегемонии, то есть с помощью альтернативного мировоззрения, альтернативного логоса, который будет атаковать не просто следствия гегемонии, но ее основания. Гегемония рассматривается не как совокупность отдельных явлений, а как цельное явление, необходимо понять ее структуру, парадигму, и противопоставить ей альтернативную парадигму. Но это должна быть столь же глобальная, планетарная, исторически укорененная модель. • Для самого Грамши такой моделью выступал марксизм в международных отношениях, но в истории мы видим, что марксизм победил только в сочетании с национализмом (в Китае, в форме национал-большевизма в СССР). Он не сработал, только частично справился с задачей. • Очень важно осмыслить этот тезис Грамши, который полностью предвосхищает глобализацию. Поняв, что глобализм - это теория, воплощенная в практику, мы должны разработать другую версию контргегемонии. Это интеллектуальная задача противников либерализма. Мы не можем настаивать на сдерживании национализма, недостаточен и цезаризм – никто не сможет противостоять гегемонии в одиночку. Необходимо подорвать код, глубинное основание гегемонии. Мы должны понять код западно-европейской цивилизации, понять корни капитала, переосмыслить саму гегемонию и со структурным, историческим и парадигмальным анализом подойти к построению новой контргегемонии. Нужна новая контргегемонистская теория – сейчас ее нет. Новая теория должна подвергнуть деконструкции и деструкции глобализм на основании самого кода.

·     У определенной части нашего населения остается фундаментальная ностальгия по советскому периоду. У тех же, кто этот период не застал, наблюдается положительный, патриотический образ социального справедливого государства с технологическим прогрессом, новыми горизонтами, нравственными отношениями между людьми и дисциплиной. Таким образом, настроения неосоветизма в нашем обществе остаются – у пожилых людей как нечто естественное, у молодых и средних лет людей – как нечто полемическое, которые противопоставляют Сталина современным либералам ·     Государство, увидев в советской ностальгии патриотизм и некую преемственность тоталитарной модели, частично ее культивирует, потому что это довольно удобная форма. Тогда был идеологический тоталитаризм, а теперь – административный ·     Второе отношение к Советскому Союзу, которое наблюдается у консерваторов, часто у православных, монархистов. Они бьются с этим неосоветизмом, приводят примеры тоталитаризма, уничтожения религии, зверств ·     Есть либералы, которые вообще ненавидят всех – советских, русских, и в 90-е называли всю Россию красно-коричневой. Фраза Швыдского «русский фашизм страшнее немецкого» - в этом вся суть либералов ·     Но если у либералов система автореферентна и с ними вообще можно не считаться, то взгляды неосоветистов и новых белых легитимны. Они подают информацию, насколько можно судить по интернету и соцсетям, ужасно – аргументов не приводит ни та, ни другая сторона, слушать друг друга они не хотят. У коммунистов, как правило, под горячую руку попадают религия, монархия, русская история, «эксплуататоры», а у белых всплывает – атеизм, преследование священство, этническая принадлежность организаторов революции, теории заговора…  ·     В этом конфликте сегодня и пребывает патриотическое движение. Неудивительно, что оно абсолютно депрессивно – диалог неконструктивный, проекта не предлагают ни те, ни другие. И всех, кажется, это устраивает – это освобождает от проектов и консолидации, можно спокойно перекидываться вялыми оскорблениями и блокировать направление любого из движений ·     В свое время, в 1991-м году, в газете «День», а затем – «Завтра» (с Александром Прохановым и другими единомышленниками) мы поставили задачу – не позволить разделить эти две линии, не сделать их антагонистами в политике. Да, это два разных взгляда на русскую историю, да, это две разных ценностных системы, несводимые друг к другу, но имеющие общий знаменатель – обе патриотические. И белые, и красные были русскими людьми, которые по-разному понимали нашу миссию, и имеют образы России ·     Те, кто нами правит сегодня, образа России вообще не имеют. У них нет России – они глобалисты. Они считают, что Запад является образцом, а мы – недозападная страна, которая должна быть приведена к общему знаменателю, а потом – интегрирована в западный мир ·     В отличие от либералов-глобалистов, неосоветские и белые патриоты любят свою Родину. Мы хотим сильной, независимой, социальной, справедливой системы ·     Любопытно, что если спросить белых, какой они видят Россию, они принимают идею социальной справедливости (только без атеизма, материализма и пр.), а если спросить неосоветских – они признают русский народ великим (только в форме СССР). То есть, по двум вопросам – социальной справедливости и русской идентичности – белые и красные сходятся. Это принципиально отличает нас от либералов ·     Теперь подумаем: кто заинтересован в том, чтобы это депрессивное взаимное оскорбление продолжалось? Парадоксально, но не только либералы: это также те новые красные и те новые белые, которые не хотят ничего делать. Либералы хотят править и стравливать белых и красных, а те не хотят ничего менять ·     В какой-то момент общим знаменателем стал Путин – его признали и либералы, и патриоты, он стал компромиссной фигурой, который половину проблем решил, а половину – нет. Наш народ возложил на него идеологическую ответственность, которую он решить не в состоянии и не хочет. Он хочет быть президентом всех трех групп – олигархической элиты, белых и красных патриотов. Он симпатизирует всем, и будет удерживать компромисс до конца ·     Но постепенно противоречия накопятся и дойдут до критической стадии. Сейчас – переходный момент, 20-летнее откладывание процессов, которые созревали в 80-е и были проиграны патриотами в 90-е ·     Прекрасно быть белым, прекрасно быть красным, но давайте будем убедительными, живыми, этически соответствующими этим идеалам – не деградировавшими маргиналами, а полноценными, собранными, этически цельными людьми на обоих фронтах. Карикатурность обоих типов свидетельствует о том, что оба мировоззрения являются поверхностными для нас – наше истинное мировоззрение где-то в ядре русской идентичности, где есть и религия, и социальная справедливость, и сильное государство, и традиции. Это нас и объединяет. Общий импульс – это русское, оно может быть понято, осмыслено, превращено в концепт, в теорию, в проект и стратегию

·     Лакан – это ключ к пониманию того, как мыслит сегодня Запад. С точки зрения Лакана, действительность представляет собой три кольца Борромео– три пересекающихся кольца, которые невозможно разомкнуть. Они необходимы как часть единой конструкции. По Лакану, это метафора устройства реальности и сознания (между которыми, согласно Лакану, разницы нет). Это топология, которая предвосхищает структуру постмодерна. Еще один образ у Лакана – тор (фигура, в центре которой пустота).  ·     Центр «бублика», или первое кольцо Борромео – Реальное. Реальное у Лакана – это ничто. Онтология, на которой Лакан основывает свою теорию, это чистый нигилизм. Это основа западного дискурса – ничто играет важнейшую роль в современных онтологиях.  ·     Второе кольцо Борромео – Символическое. Все, что принадлежит к этому кольцу, не означает само себя – это всегда некая метафора, не имеющая ни начала, ни конца. Говорим одно, но подразумеваем другое, а когда переходим к этому другому – вновь видим некий символ, и так далее. Лакан говорит, что в основе Символического, этой цепочки указаний одного на другое, все это движимо ужасом перед реальностью.  ·     Если бы Символическое обратило внимание на Реальное, оно бы умерло, поскольку только ничто равно самому себе. Эта бездна (ничто) является источником и мотивом движения Символического. Это представлено в бессознательном, сновидениях, оговорках. Это постоянное бегство – в противном случае это скатывание в бездну. ·     Третье кольцо Борромео – Воображаемое. Это застывшее Символическое. Жизнь в Символическом состоит в бегстве от этой жизни, а в Воображаемом – это бегство застывает. Оно сохраняет символический характер, но уже пытается придать этой цепочке Символического характер некоей лживой истины, затормозить процесс символизма, зафиксировать его. Сновидение всегда пластично, жидко, меняется, а в бодрствовании они застыли. С точки зрения Лакана, объекты заснули. В Воображаемом символ перестает быть символом – наконец-то, глядя на объект, мы говорим, что это не означающее (символ), а означаемое. ·     Добро пожаловать в Воображаемый мир, лживый двойной ложью. Если символизм – это открытая ложь (говорим одно, подразумеваем другое, потому что бежим от ничто), то в Воображаемом мы перестаем бежать, застываем. Бегство от истинной смерти попадает в тупик ложной смерти. ·     Это картина мира фундаментальна для постмодерна, современного Запада. С точки зрения Лакана, Воображаемое – это болезнь и глупость, причем неотрефлексированная болезнь. Лечение по Лакану – вернуть Воображаемое в сферу Символического, то есть, интерпретировать не сон с позиции реальности, а «реальность» с позиции сна. Понять, что мир, который нас окружает, это просто застывшие галлюцинации, сновидения. И важно не просто бороться с ними, а вернуть их с свободное текучее состояние – с целью волевого и осознанного погружения в мир бесконечных сновидений, виртуальной игры, подходя к нижней границе. Ужасаясь ничто и насмехаясь над Воображаемым, перемещаться в зону Символического. По этой логике действуют искусство, развлечения, виртуальные миры, культура.  ·     И что дальше? Где же власть, финансы, спросите вы?.. На это Лакан скажет – вы ничего не поняли, вы опять в сфере Воображаемого. Лечить это, по Лакану, надо с помощью сновидений, не мешайте работе сновидений.  ·     Тогда, раз мы имеем дело с подобным мировоззрением, все, что бы мы ни говорили с точки зрения традиционализма, будет подвержено эрозии с помощью колец Борромео. ·     Мы должны соотносить наши высказывания (консервативные, традиционалистские, патриотические) с возможностью такой интерпретации, дешифровке, и сами должны научиться подвергать деконструкции наши собственные ценности и убеждения. Если ценности выстоят и пройдут сквозь это фундаментальнейшее «испытание Лаканом», то они имеют право существовать. В противном случае мы будем отсталыми, и на следующем этапе эта волна нас захлестнет.  ·     Либо мы поймем структуру всего Модерна – на чем он основан, как он функционирует – и осознанно его отвергнем, и это даст нам шанс с ним иметь дело, либо он просто нас растворит, и мы проиграем в этой сложнейшей интеллектуальной брани.

·     Сегодня вопрос о национализме стоит остро – в первую очередь, потому, что сегодня происходит разложение наций. Либеральный глобалистский порядок в перешел в ту стадию, когда национальные государства должны быть ликвидированы в пользу т.н. наднациональных структур. Соответственно, происходит демонтаж наций – нации становятся чем-то устарелым и ненужным. А кто-то не хочет разделения на отдельных индивидуумов в мире без границ, и возникает современный национализм как реакция на демонтаж. ·     Этот национализм является реакционным – люди не хотят включаться в процесс глобализации и либерализма, и начинают сопротивляться. И это сопротивление весьма широко, и не только на Западе – также в Китае, в Индии, в арабском мире. ·     Национализм – это серьезный фактор современной политики. ·     Следует обратить внимание на генеалогию национализма. Сегодня кажется, что националист – тот, кто защищает коллективную идентичность, традицию, государственность, историю, культуру против глобалистской угрозы. Если бы это было так, если бы национализм защищал устои идентичности, можно было бы назвать это прекрасным явлением.  ·     Либералы пользуются ситуацией и стремятся демонизировать их, представляют террористами, расистами и пр. Национализм мог бы быть окопом, который стоило бы защищать – если бы его содержание было только таким… ·     Откуда возник национализм? Национализм – это явление буржуазное, западное, это явление современное, это элемент Модерна, а не продолжение древних традиций. Историческое дробление общества, раньше состоявшего из сословий, этнических групп, деревенских общин, распад на индивидуумы проявились в буржуа. Эта индивидуальная идентичность грозила распадом всех форм политического единства. И тогда появилась идея нации как искусственного объединения индивидуумов, которые подверглись расчленению в ходе буржуазных реформ и объединились под определенной идеей (о величии нации в прошлом, создании единого языка, уничтожающего диалекты, представление о границах как незыблемых и вечных…). Это представление было направлено против духовного единства, которое обеспечивала католическая церковь – против власти Папы (поэтому особым успехом национализм пользовался в протестантских странах) и против Империи (антигабсбургские процессы). ·     Нация – это и есть Модерн, этот концепт направлен против традиционного, религиозного общества, против Империи, против общин и коллективного бытия. Вместо этого создается искусственно созданный миф (как в случае Германии, например). Это воплощение антитрадиционного духа, и торжество либерализма и глобализма. Нация – это прелюдия к глобализму.  ·     Изначально национализм не противоречил либерализму – только к ХХ веку нации стали отменяться и ликвидироваться. Нации просто исчерпали себя. ·     Современные националисты защищают вчерашний день против сегодняшнего – их борьба против глобализма ведется глобалистскими методами. Они ничего против технической современной модернистской цивилизации не имеют.  ·     Это стремление сохранить статус-кво – ведь нации сегодня еще есть. Нации есть, но с точки зрения глобализма в дальнейшем их не должно быть – это потоки мигрантов, смешение и пр. Нации – это и есть глобализация, только в рамках национальных государств. ·     Национализм – это локальный глобализм, а глобализм – это глобальный национализм, где во всем мире одна национальность.  ·     Совместим ли такой национализм с традиционализмом? Нет. Национализм – это ошибка, заблуждение, все равно что лечить зло полузлом. Это инерциальный сценарий, который будет сметен следующей волной глобализации. ·     Надо менять сам процесс – уничтожить предпосылки Нового времени, самого Просвещения, свергнуть люциферическое начало.  ·     Национализм – не альтернатива. Часто в их речах проскальзывает и хорошее, и достойное – но это не путь. Сам национализм принимает главные парадигмальные постулаты Модерна. ·     Нам нужен другой завтрашний день – не такой, как у либералов, но и не такой, как у националистов. Человечество сделало ряд фундаментальных ошибок, отказавшись от традиционного общества.  ·     Нам надо разрушить эту матрицу целиком и полностью. Это очень трудно. Нам нужна фундаментальная альтернатива Модерну.    ·      

Экспертиза Дугина № 111. Почему из жизни исчез авантюризм?

Почему то, что происходит сейчас в США окажет огромное влияние на образ будущего. На какие два течения расколется вскоре либеральное мировое сообщество и почему это хорошо для нас. Об этом и многом другом рассказывает философ Александр Дугин.

 Сейчас многие говорят об информационной войне и о войне идеологической между Западом и Россией. Позиции в этой войны не так однозначно определены, как это должно быть. Дело в том, что Запад строит свою критику России и каждого нашего действия, будь то в Крыму, Новороссии или Сирии с позиции либерализма. Эта навязчивая атака как извне, так и со стороны российской пятой колонны, постепенно убедила практически все наше общество – да что там общество! – самое главное, убедила президента, что либерализм – это идеология, враждебная России. А значит, ей надо противостоять. И здесь возникают два принципиальных момента: как искоренить либерализм, пустивший глубокие корни начиная с 90-х годов в экономике, образовании, культуре, и что предложить взамен. Хорошо, мы единодушно отвергаем либерализм, но что мы ему противопоставляем? Эти два момента тесно связаны: мы не сможем искоренить либерализм, если не найдем ему замены. А носители либерального вируса будут всячески изворачиваться и саботировать изнутри любую попытку утвердить в России полноценную альтернативную идеологию, которая обосновывала бы своеобразие русской идентичности и наш особый путь. Прежде всего давайте посмотрим, как идеологии в Новое время противостояли либерализму. Это коммунизм и фашизм, включая разнообразные формы национализма. И все? – спросите вы. Увы, и все. В политологии в последние века мы научились считать только до трех. Конечно, есть множество нюансов и смешанных версий, но от этого главное не меняется. Если мы отвергаем либерализм, то вынуждены противопоставлять ему либо марксизм и коммунизм, либо, простите за выражение, фашизм. Пусть эти идеологии называются по-другому, и мы прикроем их фиговыми листочками, но суть останется неизменной. И вот тут самое главное: наше общество это явно не устраивает. Быть может, поэтому мы и боимся браться за идеологию, поскольку либерализм мы отвергаем решительно, а его наиболее разработанные альтернативы – коммунизм и фашизм – наше общество явно не привлекают. Коммунизм совсем недавно на наших глазах развалился, так как прогнил до костей, а с фашизмом мы так и боремся на Украине, а память Великой Отечественной является для общества священной. Получается тупик: нас атакует либеральная идеология, на которой основываются США и страны Запада. А в ответ мы просто отмахиваемся, и сейчас становится понятно, почему. Потому что мы совершенно не хотим ни коммунизма, ни фашизма, а загоняют нас именно в эту ловушку. Для Запада очевидно, что тот, кто отвергает либерализм, либо коммунист, либо фашист, либо все вместе. А на это у либералов уже есть аргументы: «Русские строят ГУЛАГ или Освенцим». Все против русских. И это, увы, работает. У нас просто нет никакого выхода, если мы хотим покинуть этот порочный круг в идеологии, кроме как научиться считать до Четырех. Если мы отвергаем либерализм и не собираемся принимать его альтернативы, предлагаемые современностью, – то есть коммунизм и фашизм – то нам просто жизненно необходима Четвертая Политическая Теория. Но в Новое время такой теории нет, поскольку либерализм, коммунизм и фашизм исчерпывают все теоретические возможности, заложенные в эпоху Просвещения. И это не произвол, но факт. Остается одно – строить Четвертую Политическую Теорию за границами культуры Модерна, то есть трех последних столетий западно-европейской истории. При построении Четвертой Политической Теории за пределами либерализма, коммунизма и фашизма мы можем идти одновременно в двух направлениях – в прошлое и в будущее. В прошлом мы видим идеал Традиции, Империи, священной христианской монархии и симфонии властей. Это точно не либерализм, не коммунизм и не фашизм. Но это и не Новое время, не Модерн. Поэтому Модерном и его аксиомами придется пожертвовать. Можно двинуться и в будущее. Постмодернисты показали тоталитарную сущность принципов Просвещения: скинув Бога и отменив сакральное, гуманисты поставили в столь же авторитарную жестокую позицию человеческий рассудок и сакрализировали тело и материю. Поэтому для критиков современности, с точки зрения Постмодерна, современная идеология, включая все ее версии: либерализм, коммунизм и фашизм, – это насилие, расизм и тоталитаризм. В общем правильно, давайте поэтому все эти идеологии – обратите внимание: все три идеологии (либерализм, коммунизм и фашизм) – выкинем в мусорное ведро. И сделаем решительный шаг в будущее, освободив свое политическое воображение. Это футуристический аспект Четвертой Политической Теории. И возможно, он окажется вполне совместимым с возрождением Традиции. Пусть это будет называться Консервативной Революцией. Парадокс? Но другого пути у нас просто нет. Всего доброго, вы смотрели программу «Директива Дугина» про Четвертую Политическую Теорию. Нельзя вести идеологическую войну, не имея идеологии. А здесь, хотим ли мы этого или нет, выход один: Четвертая Политическая Теория. Смотрите архив передач - http://tsargrad.tv/  

·     Собственно Туранскими народами можно назвать немногие. Например, осетины - последние носители сарматов, некие пуштунские племена, прямые потомки индо-европейских кочевников в Великой степи. Есть они потомки и в Нуристане, есть калаши в Пакистане и Афганистане, анклавы непосредственно туранских культур и индоевропейских кочевых племен. Но в основном это, конечно, условная реконструкция ·     В чем важность Турана? Само понятие Турана иногда воспринимается искаженно, потому что это термин, который мы знаем из Сухраварди, из Шахнаме, где речь идет о противостоянии Ирана и Турана. Под Ираном Шахнаме понимает иранскую оседлую цивилизацию, а под Тураном - кочевую цивилизацию ·     И вот Фирдуоси пишет это в тот период, когда под кочевниками уже выступали несколько столетий в основном тюркские народы. Отсюда возникает ощущение, что Туран связан как-то с турками (тот же самый или похожий корень), и, соответственно, якобы Туран и Иран - это противостояние тюркского и индоевропейского, в частности, иранского мира. Это не верно, ни этимологически, ни исторически, потому что Фирдуоси взял термин «Туран» из «Авесты», из древнейших слоев доисламской культуры, где этот термин существовал с незапамятных времен, когда еще никаких турок на просторах Евразии и евразийских степей не было ·     Когда мы начинаем рассматривать термин - это индоевропейский термин - то он означал не что иное, как народ. Очень близкое понятие к литовскому «таута» (нация, народ), к «Deutschen», «Teutons». На самом деле это было название тех же самых предков индоевропейцев, тех же самых иранцев, только кочевых, живших на территории евразийских великих степей. Часть из них направились в Персию, ближе к Эламу, в Мидию, где она осела и стала называться Ираном. А та часть, которая продолжала существовать в тех же условиях, стали называться туранами, туранцами. В Иранской цивилизации под Тураном подразумевается область кочевых иранцев, а под Ираном - область оседлых иранцев ·     Сразу возникает совершенно другое представление о Туране: турки здесь совершенно не при чем. Если внимательно посмотреть, откуда взялись и кто такие иранские кочевые племена в Евразии, оказывается, они там тоже были всегда. Именно там, на территории евразийских степей, (независимо от того, какую археологическую гипотезу мы примем - то ли индоевропейцы зародились ближе к Черному морю, к Приазовью, к Каспию, или на Южном Урале), в любом случае речь идет о пространстве Турана, о пространстве от евразийской Великой Степи ·     Туранский мир представлял собой на самом деле именно кочевые воинственные племена, которые одомашнили лошадь, построили колесницы, стали использовать колесо, обладали колоссальной воинственностью, и стали распространяться по всему евразийскому материку, доходя на Запад, где их потомки стали кельтами, германцами, италийцами, иллирийцами, фракийцами, до Греции (предки эллинов), до Анатолии (это одно из первых индоевропейских племен, где они заложили сербскую цивилизацию). Славяне и балты являются носителями туранского начала (потому что это те же самые индоевропейские народы, которые двигались вместе с курганной культурой, согласно Гимбутас, на запад, и в какой-то момент осели на разных территориях. Иранцы и индусы. На самом деле этот туранский мир является ключом, прародиной, праматрицей всей индоевропейской цивилизации ·     За счет чего они смогли так распространить свое влияние практически на всю Евразию? За счет колеса. Мы видим, что этот процесс экспансии индоевропейцев продолжился и в колониальный период. Даже нынешние машины - это часть туранского мировоззрения, новые колесницы. Эта линия экспансии колесниц, экспансии военного стиля, индоевропейских языков, индоевропейского политического устройства - патриархального, маскулинного, андрократического ·     Андрократия - это власть мужчин. Власть андрократических обществ создала историко-политический пейзаж почти всей Евразии, за исключением китайцев, Юго-Восточной Азии, и за исключением, может быть, каких-то семитских регионов Ближнего Востока. В Палестине проживали те же самые хетты, и колесницы хурритов с, возможно, индоарийцами, Миттани, доходили до Египта - откуда и в Египте появились колесницы ·      То есть Туран сам по себе - это некая парадигма, это индоевропейское кочевничество, которое распространялось скорее всего, именно из Южного Урала. Мне кажется, это наиболее точная гипотеза ·     А дальше эту инициативу индоевропейских патриархальных андрократических обществ восприняли другие народы: гунны, тюрки, монголы. И потом уже на этом пространстве Турана иные - не индоевропейские, постиндоевропейские - этносы несли очень сходную кочевую культуру ·     Если мы все это вместе сложим, то мы увидим колоссальную картину всех индоевропейских обществ, их истоковую модель, их отличие, которое связано с удаленностью от индоевропейской прародины, которая является Туранской прародиной. Когда индоевропейские народы отдалялись от этой прародины, смешивались с земледельческими обществами, более матриархальными, создавали смешанный тип культуры. При полноценном анализе Туран получает совершенно другое значение, другое измерение. Если нам это небезразлично - наши корни - то этот индоевропейский Туран как прародина индоевропейских культур, на мой взгляд, крайне важный элемент для постижения самих себя, потому что территория Турана - это наша страна ·     Через множество столетий, тысячелетий после того как изначально Туран был территорией индоевропейцев, потом индоевропейские народы передали свои инициативы другим неиндоевропейским народам - алтайским, частично уральским - наследие Турана заново вернулось в Россию. Мы, русский, индоевропейский народ, являемся владетелями этой гигантской территории Турана. То есть, миссия индоевропейцев совершила полный круг и, начиная индоевропейцами, она завершается индоевропейцами, приходя к нам ·     Таким образом, и евразийство получает совершенно другое измерение, и понятие о Туране меняется радикально, и, конечно, если бы мы были чувствительны к собственной идентичности, если бы для нас были не безразличны наши корни, наше прошлое и наше будущее, я думаю, эта книга в другом состоянии общества вызвала бы очень широкий резонанс, потому что кто-то бросился бы опровергать, кто-то стал развивать, кто-то принял в качестве догмы, кто-то, наоборот, это отбросил   ·     Но мы живем в мире некой паузы. Я с оптимизмом смотрю в будущее, нынешнее время черного ментального заболевания в обществе пройдет, и мы возвратимся к поискам самих себя, к нашему русскому возрождению, к нашим корням. И тогда идея Турана, которая совершенно по-другому позволяет взглянуть на всю нашу историю, включая монгольские завоевания и наши отношения с тюрками, с тюркскими народами, да и те проекты создания евразийского союза, который в политике сейчас декларирован или осуществляется (хоть и в виде симулякра) - все это по-настоящему приобретет смысл

Поговорим об истории. В нашем обществе распространено мнение, что история представляет собой знание фактов прошлого. Это не только неточное, но в корне ложное определение. Здесь дело не в знании, не в фактах и не в прошлом. Дело вообще в другом. Человек живет во времени. И человек живет в процессе мышления. Мысль и время тесно связаны между собой, неразрывно переплетены друг с другом. Мысль и время неотделимы. Все логическое мышление и всякое мышление вообще обязательно строится вдоль оси – от начала к концу, от посылки к заключению. Поэтому любое умозаключение, любое размышление – это маленькая история, где есть завязка, процесс и разрешение, финал, результат. И главное – есть смысл. Мышление не может быть бессмысленным. Так вот история – и история цивилизации, религии, страны, народа или отдельной личности – это, прежде всего, смыслы. Не факты, не прошлое, не знание – именно смыслы. Если мы знаем какой-то факт, смысл которого нам абсолютно непонятен, это не имеет ни малейшего отношения к истории. История начинается там, где начинается смысл. В конечном счете всякая история – как действительная, так и воображаемая, – это история мысли, это сама мысль, это свидетельство человеческого бытия. Ведь бытие человека исторично – в той мере, конечно, в какой оно осмыслено. Прошлое – это только часть истории. Оно необходимо нам как посылка, как начало, как заданность базовых параметров, как предопределенный вектор. С прошлого начинается мышление. Более того, прошлое становится историческим прошлым только в том случае, если мы понимаем его смысл. Бессмысленное прошлое вообще ни для чего не нужно – это ничто. А осмысление прошлого необходимо не само по себе, а для того, чтобы правильно мыслить в настоящем. Более того, прошлое должно быть осмыслено, чтобы и настоящее, и будущее также имели смысл. Оказавшись в мире без прошлого, без начала, без истока, мы не будем знать, ни кто мы, ни куда нам идти. Нас просто не будет – будет бессмысленный квант иррационального присутствия, а не человек. Но когда прошлое обретает смысл, тогда мы знаем: мы народ, мы культура, мы цивилизация, мы церковь, мы государство. Историческое прошлое объясняет нам нас самих. Благодаря ему мы обретаем полноценное бытие – историческое бытие. И это бытие в настоящем. Если мы знаем, кто мы, то мы знаем, что делать, куда идти, и главное – как быть. Ведь «быть» важнее, чем делать или идти. Но для человека «быть» – совсем не то же самое, что «быть» для животного или для камня. Человек не может быть, не мысля, не думая о бытии. Поэтому само бытие наше исторично. А раз так, то история включает в себя настоящее время. История – это сегодня. Но сегодня имеет смысл только в том случае, если есть вчера. Силлогизм можно решать, только зная посылку. В настоящем мы решаем силлогизм – мы мыслим, но опорой для нас выступает начало – наши истоки, наша идентичность. И наконец, история включает в себя будущее. Будущее созидается в настоящем с опорой на прошлое. В прошлом задан вектор, в настоящем он продлевается или останавливается, подчас отклоняется в сторону, сбивается с курса – все зависит от того, какое оно, настоящее. На самом ли деле оно настоящее или оно подложное, поддельное. История направлена в будущее – там ее цель, заданная в прошлом. Поэтому будущее тоже с необходимостью исторично. Там мы получим разрешение, заключение, результат: правильно ли мы делали, туда ли шли, и самое главное – были ли мы на самом деле, или нам только это казалось… История – это сразу все три модальности времени – прошлое, настоящее и будущее в неразрывном смысловом единстве. Поэтому у будущего также есть своя история, и пишется она не только тогда, когда будущее настанет и превратится в прошлое – история будущего пишется уже сейчас, а ее главные смыслы были написаны в прошлом, когда все начиналось: народ, культура, страна, церковь. Когда начинались мы. На этом основаны пророчества, предвидения и в конце концов волевые проекты и планы. Все это – история будущего, и она не менее важна, чем история настоящего или прошлого. Все неразделимо связано. Tout se tient. Все три времени. Только все вместе они есть история. Всего доброго, вы смотрели «Директиву Дугина» об истории. История должна быть главной целью образования, воспитания, обучения. Через историю мы постигаем все: мысль, культуру, традицию, идентичность. История больше, чем профессия, история – это мы сами, это наша судьба.   Смотрите архив передач - http://tsargrad.tv

Русский философ, профессор Александр Дугин описал либерализм как экстремистcкую идеологию. Ведущий: шеф-редактор Радио АВРОРА Дмитрий Роде

Сегодня директива о политической системе и о возможной ее реформе, о которой стали говорить в связи с кадровыми перестановками в руководстве Госдумы и Администрации Президента. Давайте бросим взгляд на идеологическую эволюцию политической системы в России с начала 2000-х годов. В 90-е годы доминировавшей идеологией в России был политический либерализм. оо была позиция меньшинства не только в народе, но и в парламенте. Однако либерально-олигархические круги, добившиеся почти полного контроля над слабым и больным президентом Ельциным, несмотря ни на что все 90-е навязывали свою повестку дня всему обществу.  Либерализм преобладал везде – во внешней политике - ориентация на США и атлантизм, в экономике - приватизация и шоковая терапия, в территориальном устройстве – все республики в составе России были признаны суверенными и страна распадалась на части. Это касалось и образования, и культуры, и СМИ. Вообще всего. Приход Путина положил этому конец. Почти сразу либерализм был урезан в целом ровно на половину. При этом в одних сегментах общества больше, в других меньше. Олигархи были равноудалены почти сразу. Самые одиозные из них покинули страну. Был взят курс на укрепление суверенитета - считай на независимость России от Запада – во внешней политике. Выигранная Москвой Вторая чеченская компания и введение федеральных округов остановило распад страны.  Но в других областях – в экономике, в культуре, в образовании и в СМИ либералы сохранили свои позиции. И кое-где им удалось закрепиться довольно серьезно. Они зубами вцепились в экономический блок Правительства, в образовательную систему, в СМИ и в культуру. Во время Президентства Медведева они снова подняли голову и почти взяли реванш. Возвращение Путина вызвало бурю возмущения у тех, кто полагал, что вот-вот произойдет возврат в либеральные 90-е. Но его не произошло и Болотная рассосалась. Патриотические реформы продолжились, а последние представители олигархического клана и ельцинской семьи покинули Администрацию президента – по крайней мере стратегически важное управление внутренней политики, а затем и кресла в правительстве (в частности, пост вице-премьера). Но после рывка с Крымом и начала Русской Весны все снова затормозилось. Конечно, никакого отката назад в 90-е не было. Но и заметного движения вперед тоже. А между тем напряжение во внешней политике нарастало. В Сирии с США, их игиловскими марионетками мы столкнулись не на жизнь, а на смерть. И постепенно лабораторное сохранение либерального фасада в самой России – видимо, полезного для демонстрации Западу – вообще утратило всякий смысл. Россия все глубже втягивалась в решающий экзистенциальный конфликт с США и мировым глобализмом. И не замечать этого, вуалировать это обстоятельство стало просто невозможно. Теперь так: либо мы их, либо они нас.  Вот в этой точке мы сейчас – осенью 2016 года после успешных парламентских выборов – и находимся. России в скором времени просто в силу обстоятельств придется оказаться в ситуации мобилизации. Это затронет все – не только армию, армия и так мобилизована, ведь мы уже воюем в Сирии в полном смысле этого слова. Коснется это всего общества. И здесь с пережитками либерализма, тянущимися еще с ельцинской эпохи, нам не выжить. Они полностью потеряли всякий смысл.  Либералы – пятая колонна Запада. В условиях прямой конфронтации терпеть их в обществе на ответственных позициях просто самоубийство. Только в этом и может состоять смысл новых политических реформ – и в Администрации Президента, и в Правительстве, и в специальных службах. За эпоху поздне-советского разложения 80-х и еще более ускоренного и активного либерального коллапса 90-х, в российской элите сформировался весомый и влиятельный пласт либералов-западников. Когда-то такая позиция была модой или вопросом личного выбора: хочу и буду либералом, не хочу, не буду. Но в условиях прямой и лобовой конфронтации это звучит уже иначе: хочу и буду шпионом. Но так не пойдет. Ни в экономике, ни в образовании, ни в культуре, ни в СМИ, ни в блогосфере, ни тем более в государственных учреждениях. Но даже и в частном секторе. Это и там не пойдет. Хороший шпион – обезвреженный шпион. И это же справедливо для определения хорошего либерала.  Всего доброго, вы смотрели директиву Дугина о грядущих политических реформах. Если раньше проведение патриотических реформ было делом свободного решения политического руководства страной, то сегодня это уже просто вопрос безопасности и обороны. Медлить с этим далее – бессмысленно и крайне опасно. Смотрите архив передач - http://tsargrad.tv/

Здравствуйте, вы смотрите программу «Директива Дугина». В этот день в 1789 году была принята Декларация прав человека и гражданина. Вот и поговорим о правах человека и истинной сущности этой, на первый взгляд, прекрасной и гуманной, а на самом деле чрезвычайно опасной и ядовитой идеологии. Смысл Декларации прав человека Французской революцией состоял в обосновании геноцида. Поэтому с самого начала права человека запятнаны кровью. Смысл сводился к следующему: необходимо разрушить традиционное сословное общество, существовавшее в Европе на протяжении нескольких тысячелетий. Правящим классом традиционной христианской Европы были священники и воины. Во главе Государства стояли христианские монархи. Вот по ним-то французские революционеры и наносили удар своей Декларацией. Бога нет – утверждали они, – есть богиня разума – материалистическая наука и животный разврат. Поэтому священники подлежат упразднению. Раз Бога нет, зачем священники? В эпоху подавления Революцией консервативного восстания в Вандее сторонники прав человека уничтожили десятки тысяч католических священников. Особенно зверствовали так называемые адские отряды республиканцев, уничтожавшие на своём пути все, что видели – сельских кюре, а также всё население Вандеи – включая стариков женщин и детей. И этот кровавый одичалый террор творился во имя прав человека. Потому что все равны, а значит, священства быть не должно. Другая сторона доктрины прав человека била по дворянству. Никаких больше аристократов – все равны. Но чтобы аристократии не было, ее надо вырезать – так работала логика фанатиков прав человека. Пример принцессы де Ламбаль, разрезанной на куски озверелой толпой парижской черни просто за то, что она принадлежала высшему обществу, вполне характерен. Еще один подвиг во имя прав человека. «Смерть аристократии, смерть лучшим, кромсай дворян – вся власть ублюдкам!» – это лозунг сторонников прав человека. И наконец, воплощением иерархии традиционной Европы был король. Поэтому спустя четыре года после принятия Декларации прав человека – как применение ее принципов к жизни – французский король Людовик 16 был казнен на гильотине. Сторонники прав человека отрубили ему голову. Теория прав человека сложилась в масонских ложах в 18 веке как проект глобальной мировой революции, ставящей своей целью искоренение христианства, уничтожение европейской элиты и построение гражданского общества без традиционных границ и государств. Масоны, по сути, были антирелигией и антиэлитой: их богом была материя, откуда научная материалистическая картина мира, а вся власть должна была принадлежать братьям, объединенным в ложи и масонские ателье. На внешнем уровне масоны проповедовали свободу, равенство и братство, полную открытость и прозрачность. На самом деле они представляли собой орден, со своей обратной иерархией, секретами, системой продвижения кадров, со своими ритуалами – часто откровенно сатанинского толка. Самое интересное: на человека масонам с их идеологией прав человека с самого начала было глубоко наплевать. Целью было уничтожение традиционной христианской цивилизации и создание на ее развалинах технократического тоталитарного общества, управляемого закулисными невидимыми силами. Общеизвестным является тот факт, что все вожди Французской революции были членами масонских лож. Поэтому все сходится. А что же в наше время? На самом деле то же самое. Там, где масонские революции – известные как буржуазные – победили в 18–20 веках, там и располагается центр организаций, приоритетно занимающихся правами человека. И снова, как в эпоху Французской революции, никакого отношения к человеку эти западные организации не имеют. Их цель – сокрушить и упразднить остатки традиционного общества, зачистить национальные элиты, добить религиозные институты, ослабить и по возможности упразднить государства и привести к мировому господству глобалистскую элиту. При этом если для соблюдения прав человека – например в Ливии или Ираке – требуется развязать гражданскую войну и организовать геноцид населения, современные защитники прав человека ни на минуту не колеблются – во имя открытого общества можно и нужно убивать. Кого? Тех, кого объявят врагами открытого общества – кто заподозрен в несоблюдении прав человека. Ведь именно так называется черная библия всех современных либералов – «Открытое общество и его враги». Обратите внимание: враги открытого общества заведомо становятся париями, маргиналами – как же, они же не соблюдают прав человека и их ожидает участь Саддама Хуссейна, Муамара Каддафи или Слободана Милошевича. Всего доброго, вы смотрели «Директиву Дугина» о правах человека. Играть по правилам бесноватой секты глобалистов – значит проиграть заранее. Если мы примем идеологию прав человека или гражданского общества, то есть идеологию либерализма, как нечто само собой разумеющееся, мы просто проглотим яд, который нас же и доконает. Смотрите архив передач - http://tsargrad.tv/  

Здравствуйте, вы смотрите программу «Директива Дугина». В этот день в 1698 году Пётр Великий издал Императорский указ о необходимости всем дворянам брить бороды и носить камзолы и платья на европейский манер. Сегодня можно воспринять это как исторический анекдот, но с точки зрения истории идей, культурологии и социологии событие это было в высшей степени символичное и показательное. Здесь мы касаемся важной темы – метафизики моды. Дело в том, что национальный костюм – манеры одеваться и вполне определённый внешний вид – является частью цельной культуры народа. Через внешний вид выражается идентичность. Элементы одежды, прически, характерные украшения, узоры на одежде, крой и различные атрибуты воплощают в себе принадлежность индивидуума к чему-то цельному, общему, к единству и цельности. Национальная одежда – такая же органическая часть народного бытия, как язык. Это и есть язык – визуальный язык культуры. По внешнему виду мы сразу же определяем, с кем имеем дело – с врачом или священником, школьницей или сталеваром. Но точно так же, как и с профессиями и полами, по одежде мы часто определяем принадлежность к народам и цивилизациям. В чалме – индус, в ермолке – еврей, недельная щетина – кавказец. Русские люди в 17 веке несильно отличались от русских людей века 16, 15 или 14. А впрочем, если мы пролистаем энциклопедию народного костюма, легко заметить, что внешний вид русских мало изменился и с древних времен. Мужчина в рубахе навыпуск с обязательным пояском или кафтане – у князей расшитом, у простолюдинов обычном. Обязательно с бородой. Женщина в сарафане и платке. Как замечал князь Сергей Трубецкой, у простонародья и аристократии в Древней Руси различались лишь материалы, из которых шили одежду и украшения. Но крой был единым и у самого бедного, и у царя. В этом давало о себе знать единство русской культуры, общность русского кода. И вот Пётр Первый одним указом ломает многовековую традицию. Это было сильнейшим ударом по русской идентичности. Был взломан русский код. Никаких кафтанов, никаких сарафанов, никаких бород. Указ Петра означал: хватит быть русскими. Вы теперь часть евроатлантической католико-протестантской цивилизации. Будьте любезны перестроиться на новый лад. Никакого больше Третьего Рима. Никакого византизма. Забудьте о Святой Руси. Вы отныне развивающаяся европейская держава. Поэтому вот вам бритва и голландский портной: вы больше не русские. Вы европейцы. Конечно, касалось это только знати, аристократии, боярства и дворянства. До мужиков и баб, до крестьян и купцов Петру дела не было. Черная кость пусть выглядит как хочет. Код меняется на уровне правящей элиты. Но в высшие слои новая мода внедрялась почти насильно. Уничтожая русский стиль в одежде, Пётр ломал психологию всей правящей элиты. Уравнивал в правах и статусе потомков древних родов и просто отличившихся на службе людей любого сословия. Перед лицом петровского абсолютизма, пародирующего духовный опричный орден Ивана Грозного, все были равны – и князь и парвеню, и истинный герой, и удачливый лизоблюд. Удар Петра пришёлся по русской элите. Ей было предписано перестать быть русской или умереть. Пётр Первый стал строить совершенно другое общество, другую пострусскую цивилизацию. Эпоха до Петра и после Петра – это две культуры. До Петра – русская, после Петра – российская, то есть русская только по некоторым признакам, а по другим – западная. Но народ и после Петра остался русским – то есть в кафтанах и с бородой, в сарафанах и платках. И с Православием, а не с протестантско-католическим малороссийским униатским богословием. Со своей русской верой, старой Верой и русским духом. С русской модой. И одевался он по-старому не по инерции, а в силу верности этому духу, древней и единой русской идентичности. Показательно: русским мужикам с бородами и в кафтанах в европейский Санкт-Петербург вход был формально запрещен. Солдаты разворачивали таких на пропускных пунктах: марш, чёрный люд, обратно в свои деревни. Отсюда глубокий раскол синодальной романовской России. Снизу вечный и неизменный одинаковый русский народ. А сверху новомодная европеизированная бритомордая элита и безвкусные бабы в буклях на немецкий манер. Отчуждение элиты от народа заметили раньше других славянофилы, и весь 19 век ушёл на то, чтобы снова воссоединить обе половины русского общества – под знаком возвращения Святой Руси. Последние Романовы появляются уже не только с бакенбардами, но и с полноценными русскими бородами. Это уже не только российские Императоры, но русские цари. Жаль, не успели довести эту консервативную славянофильскую истинно Русскую Революцию до конца. Всего доброго, вы смотрели «Директиву Дугина» о метафизике русской моды. Внешнее – это выражение внутреннего. Сегодня не так важно, одеваем ли мы, русские, русский костюм хотя бы в исключительных случаях. Но в нашем гардеробе он должен висеть у каждого русского человека. Чтобы помнить о том, кто мы. Смотрите архив передач - http://tsargrad.tv/    

Человек социологический: холизм против индивидуализма.

Дюркгейм vs Макс Вебер

Ален де Бенуа и Александр Дугин представляют книгу "Против либерализма" в Санкт-Петербургском Доме Книги