Мысли во время чумы № 1. Черная кара светлого божества

Почему пришла пандемия.

Излечит ли нас короновирус?

Здравствуйте я решил поделиться с вами своими соображениями относительно той пандемии в которой мы оказались. У меня естественно есть очень много мыслей, как и у каждого из нас на тему того, что происходит с нами, и может быть имеет смысл записать серию бесед, серию лекций о коронавирусе, о современной чуме и о тех ассоциациях, которые приходят на ум философу и о тех прогнозах, которые политологи и специалисты в политической философии или геополитике могут сделать относительно будущего, когда все это кончится. Я предлагаю обсуждать это, пишите в мои социальные сети, я буду отвечать на ваши вопросы и обсуждать интересные мысли которые вами будут высказаны. Но начнем сегодня с относительно фундаментальной вещи. Если мы вспомним начало «Илиады», то мы столкнемся с ситуацией, которая удивительно напоминают то что с нами происходит. Идет Аполлон, Аполлон очень темный, темнее тучи, то есть бог света, бог легкости, бог ясности, бог неизменности огорчен. Интересно, что он огорчен непочтительным отношением к его жрецу, к жрецу Аполлона но результатом его раздражения для ахейцев становится чума. Так бог света, бог муз, бог гармонии, бог возвышенной красоты оказывается источником чумы, источником пандемии в ахейском войске. Еще очень важный момент что когда Аполлон приходит на пир богов в этой же части Гомера, то все боги вскакивают со своих мест, потому что его приход на пир богов не сулит никому ничего хорошего. Этот зловещий аспект бога света, бога справедливости, бога истинного суда в греческой традиции очень показателен. Он несет чуму, он несет вирус, он несет смерть и истребление. А почему так делает? И здесь очень важно: потому что с его жрецом непочтительно обошлись. Если мы оторвемся от конкретной истории Гомера, то мы можем сформировать этот философский миф следующим образом: бог света, бог вертикали, бог неба, бог Гипербореи наказывает человечество, которое отвлекается на какие-то совершенно не подобающее ему дела, оскорбляя солнечную ось в каждом из нас. И тогда история с коронавирусом, с пандемией, с чумой, с тем что косит человечество, становится понятной. Аполлон это метафизический символ обращения нас к самим себе, к нашему внутреннему измерению, к нашему «я», к нашей бессмертной душе, и когда люди прегрешают против этой бессмертной души, когда они полностью поглощаются стихией развлечений, внешнего мира, телесных забав и постоянного роения вокруг материальных благ, которые они то ли получают, то ли получают недостаточно то ли хотят еще, то ли хотят быстрее потратить эти блага или как-то их использовать. Как только начинается роение людей относительно не аполлонических ценностей, когда это роение достигает некой критической точки, тогда Аполлон насылает на человечество чуму, и это совершенно справедливо, и это логично, и эта чума заставляет людей снова вернуться к самим себе. Об этом говорил Альбер Камю в своем в своем романе «Чума». Он говорил, что чума это способ задуматься, это приглашение нас задуматься о самых важных и принципиальных вещах. Речь идет не только о карантине, речь идет в первую очередь о столкновении со смертью, потому что когда мы живем в обычном состоянии, мы не помним о нашей конечности, мы забываем о смерти, смерть куда-то выносится за пределы нашего внимания, зону нашего экзистирования. И вот приходит пандемия, вот приходит коронавирус, вот приходит чума – и смерть возвращается к нам, а мы возвращаемся к ней. Таким образом мы возвращаемся к сущности человеческого, ведь неслучайно греки называли людей смертными, βροτοί. То есть смертность человека составляет его особую фигуру, это его граница, это его фигура, это его формула, это его пределы – смерть –, и именно перед лицом смерти и развертывается наша жизнь. Жизнь приобретает смысл только когда она соотносится со смертью. Хайдеггер уже в конце философского процесса, в двадцатом веке определял Dasein как «бытие к смерти». Наше присутствие в мире, наше наличие здесь, наше мыслящее пребывание в том месте, где мы находимся, приобретает смысл, значение и вес только тогда, когда мы визуализируем смерть. Чума или коронавирус подвигает нас к этому, она возвращает нас к нашему Dasein, фактически это некий философский урок. А Аполлон это бог философии, бог мысли, бог света, и именно этот свет человеческой конечности зажигается в нас в тот момент, когда мы сталкиваемся с нашими границами. Это очень интересно – конечность –, peros по-гречески, граница, предел. Нам представляется (это уже отдельный вопрос, почему), что все беспредельно: Вселенная беспредельна, материя беспредельна, и в поглощении материальной беспредельности, бесконечном дроблении материи, этой беспредельности, мы становимся рабами бесконечности, и в этой бесконечности мы как раз и попадаем в эту ситуацию энтропии, развлечения, рассеяния, забывая о самом себе. И нам хочется жить вечно, и поэтому мы говорим о физическом бессмертии, поэтому мы говорим о переносе сознания в облачные сервера, и наша логическая мысль как бы стремится слиться с этой бесконечностью. Но греки говорили, что сущность человека и сущность духа, сущность Бога это предел, peros, не apeiron, не бесконечность, а именно конечность, предельность, и эта предельность, это соотношение жизни и смерти, наличие и отсутствие устанавливающее границу и составляет сущность выделенного единства. Наша конечность, наша ограниченность смертью и составляет нашу сущность, нашу световую сущность. А когда мы стремимся уйти от этой предельности, когда мы пытаемся слиться с бесконечностью, мы теряем самих себя. Вот это сейчас и происходит, и Аполлон посылает чуму для того, чтобы мы вспомнили, что мы существа смертные и конечные. И если мы будем чисто технически бороться с коронавирусом, пытаясь вылечиться, спасти близких, отсидеться в карантине (все это наверняка нужно делать), но мы упустим главный урок Аполлона, мы упустим главное философское послание чумы или коронавируса: что мы конечны, мы смертны, и эта смертность составляет нашу сущность. Перед лицом смерти мы живем, и всякий раз, когда мы по-настоящему живем, мы живем только перед лицом смерти. Как только смерть исчезает за горизонтом, жизнь утрачивает свою терпкость, свое присутствие, она растекается, она попадает в псевдобесконечность развлечений, бытовых забот, постоянного рассеивания по бесконечному количеству мелких привлекающих нас предметов, действий, шагов или жестов. На самом деле лишь перед лицом смерти наше присутствие, наше бытие в мире собирается, и только в этом состоянии, и только в этом положении перед лицом нашей собственной границы мы способны быть самими собой, мы способны экзистировать как люди, мы способны собраться и мыслить. Поэтому речь идёт не о том, жить или умирать, речь идет о том, что человек живет только на границе со смертью, и когда он уходит, забывает об этой границе, он перестает жить, он растекается, он совершает это преступление против самого себя, и эпидемия – это призыв к нам, может быть, последний призыв вернуться к собственному достоинству. В этом состоит философское значение чумы. Поразительно, что во МХАТе мы открыли выставку «Аполлон. Проявление.» замечательного художника Беляева- Гинтовта как раз в тот момент, когда эпидемия началась. Мы не думали об этом, выставку мы готовили раньше, еще в конце 2019 года, но совпало и сложилось так, что эта выставка «Аполлон. Проявление.» открылась во МХАТе именно тогда. Очевидно, что не мы вызвали эту пандемию коронавируса, но очевидно, что эта пандемия в метафизическом смысле, философском смысле – связана с гештальтом Аполлона. Я думаю что это, пожалуй, самое важное: мы должны думать не просто как спастись от коронавируса, а почему и самое главное зачем он к нам пришел, кто бы за ним ни стоял и какова бы ни была природа – рукотворная/нерукотворная, естественная или искусственная – этой пандемии, важно не это, важно для чего это. И вот здесь когда речь идет о телосе, о цели чего-то, о смысле чего-то, вот тогда мы должны обратиться к фигуре Аполлона, который и является интерпретатором и истинным оригинатором, то есть метафизическим истокам пандемии, которая случается с людьми, и это целительное хотя и жесткое формообразование, это протянутая нам рука и помощь со стороны световой метафизики для того, чтобы мы вернулись к самим себе, чтобы мы закрыли наши границы, чтобы мы закрыли наши дома, чтобы мы закрыли наши глаза и обратили их внутрь самих себя. Чтобы мы наконец остались сами с собой, со своей бессмертной душой которую мы вот-вот потеряем в культуре постмодерна и неотделимой от нее постоянной, все более глубоко проникающей в нашу культуру трансгрессии. Чума это призыв сделать шаг назад, обратиться в самих себя, закрыться от бесконечной энтропии и ясно, пронзительно, трагично и одновременно с новой внутренней надеждой осознать свою конечность. Только перед лицом смерти человек может экзистировать аутентично, и для этого он должен посмотреть ей в глаза. Всего доброго вы смотрели новый формат обращения к зрителям, и мы этой программой, этим коротким выступлением начинаем серию бесед в эпоху пандемии, лекций в эпоху чумы.

Мысли во время чумы № 2. Геополитические последствия. Открытые сцены МХАТ и А.Г.Дугин. Мир уже никогда не будет прежним. Конец глобализации, открытого общества и либерализма. Новая карта мира. Многополярность и новые структуры суверенной власти.

Здравствуйте, мы продолжаем беседы в эпоху пандемии, и сегодня я хотел бы поговорить о тех безусловных последствиях распространения в мире коронавируса, которые, мне кажется, уже стали очевидны. 

Я глубоко убежден, и это подтверждает большинство вменяемых экспертов как у нас, так и в мировом масштабе, что данная эпидемия коронавируса фактически представляет собой конец глобализации. Все институты, все механизмы, которые должны были бы и предотвратить распространение пандемии, и стать немедленной реакцией для того, чтобы ее так или иначе локализовать или подавить, или излечить. Все эти институты, на которые человечество по умолчанию рассчитывало и надеялось в условиях глобального единого мира с открытыми границами, с идеологией прав человека и с единым представлением о полной прозрачности всех обществ, все это совершенно позорным образом провалилось.

 Глобализация ничего не смогла противопоставить коронавирусу. Поначалу попытка оставить все как есть, ничего не меняя и не реагируя на вирус, дала катастрофические результаты, и все общества, включая самые открытые, самые либеральные, самые глобалистские: европейские и американские - в конечном итоге вынуждены были просто закрыть свои границы, ввести государственное управление, чрезвычайное положение и фактически откатить далеко-далеко назад от этих глобальных институтов, которые продемонстрировали свою полную бездейственность, неспособность ответить ни на какие проблемы и передать инициативу власти национальным государствам.

Фактически то, что произошло и в во Франции с Макроном, и в США с Трампом, и в Германии с Меркель, и даже с Борисом Джонсоном в Англии - это возврат к национальным государствам, установление чрезвычайного положения и, как говорит Карл Шмитт, необходимо вытекающего из чрезвычайного положения установления диктатуры.

Суверенен тот, говорит Карл Шмитт, кто принимает решения в чрезвычайных обстоятельствах - Ernstfall. Коронавирус принес необходимость Ernstfall, то есть чрезвычайные обстоятельства, и в этих чрезвычайных обстоятельствах последней инстанцией, принимающей решения, то есть суверенной инстанцией оказались национальные государства и их лидеры. Все, приехали! 

Как только глобализация столкнулась с чем-то, что представляло собой реальную угрозу жизни людей, все заклинания об открытых границах, о технократии, об Илоне Маске, о полетах на Марс, о непилотируемых машинах Tesla, Грета Тунберг, все глобалистские проекты и заклинания исчезли в один момент. На самом деле мы видим, как на этом фоне эффективно действует Китай. Почему Китай, который стал первой жертвой распространения пандемии, хотя, возможно, пандемия в других странах - в Америке, в Европе, в Италии - существовала и раньше, просто она не была фиксирована. Китай оказался первой страной, где она была именно опознана как эпидемия коронавируса, эта пандемия. И потом уже остальные страны обнаружили коронавирус у себя, но совершенно очевидно, что тот масштаб и размах, которые распространение коронавируса приобрело в Европе или в Америке, означает, что этот вирус существовал там очень давно, просто он не диагностировался как таковой.

Так вот, Китай, который столкнулся в полной мере, первым, в довольно ужасающих масштабах с этой эпидемией, Китай справился с ней только благодаря своей закрытости. Из-за того, что Китай сохранял политическую структуру управления Коммунистической партией, потому что был и остается дисциплинированным, дисциплинарным обществом, которое мгновенно закрылось, которое мгновенно ввело режим изоляции, закрыло Ухань, закрыло другие провинции, закрыло людей, запретило перемещение, ввело чрезвычайное положение на части своих территорий, таким образом локализовав вирус и подавив его. Вот это жесткое слаженное действие Китайской модели показало пример, как надо работать с коронавирусом. И в начале Англия, Италия, Испания, Франция, Германия, Америка сказали: ну только не китайский вариант, пытались иронизировать над китайцами, но как только беда достигла Европы, то оказалось, что именно меры, примененные китайцами, это единственный эффективный способ бороться с коронавирусом. 

Еще кое-кто, совсем убежденные фанатики и глобалисты типа Джорджо Агамбена или Билла Гейтса еще пытаются убедить нас в том, что лучший способ борьбы с коронавирусом это всем им побыстрее заразиться, то есть, оставив открытые границы, сохранив полностью всю систему глобализма, ну и в каком-то смысле из этого следует побыстрее просто сдохнуть. Борис Джонсон попытался в первую неделю распространения вируса в Великобритании тоже двигаться в этом либерально-глобалистском ключе, но под воздействием обстоятельств и ужасающих масштабов трагедии очень быстро от этого отказался, перейдя к тому же национальному режиму изоляции, закрытию границ, закрытию людей, введению карантина то есть снова чрезвычайные обстоятельства.

И вот мир уже сегодня для тех, кто хотел закрывать свои общества, свои границы и своих людей, хотел вводить чрезвычайное положение и передавать тем самым власть национальному государству как высшей инстанции суверенитета или не хотел это, но все равно оказался в ситуации необходимости перед лицом пандемии, поскольку все вокруг шли именно на одно: закрытие границ, закрытие людей и передачу власти от сверхнациональных инстанций к национальным.

Когда началась эпидемия, распространение коронавируса, мы имели дело с открытым обществом, и даже если это общество не было полностью в мировом масштабе открыто, все элиты, все правящие верхушки всех стран: и России, и Китая, даже Ирана в значительной мере, не говоря уже о западных странах, по умолчанию признавали что мы живем в открытом обществе, что открытое общество если не факт, как в Европе или Америке, то цель как на других территориях, и поэтому на самом деле никто не ставил под сомнение по большому счету, что так или иначе либеральная демократия и открытое общество - это цель, к которой двигается все человечество. Никто не ставил это под сомнение. И вот пришел коронавирус, и оказалось что эта цель, эта ориентация полностью провалилась.

Это химера, которая не может ответить эффективно ни на один из вызовов, с которыми она столкнулась. И после этого мы видим тотальный крах открытого общества потому что коронавирус несовместим с открытым обществом, поскольку либо коронавирус, либо открытое общество. И в начале те, кто еще пытался сказать: пусть лучше открытое общество и смерть, потеряли всякую поддержку, потому что все, абсолютно все, и даже западные либеральные общества, в которых эта открытость уже проникла вглубь их бессознательного, и даже они мгновенно с ней расстались, закричав: "Нет, если закрытость является выбором жизни, то мы выбираем закрытое общество. 

Вот, что произошло: происходит закрывании открытых обществ и переход от транснациональных инстанций управления и стандартов обращения с экономическими, социальными, политическими процессами к национальным. На самом деле, добро пожаловать в многополярный мир. Коронавирус закрыл открытое общество, полностью ликвидировал процесс глобализации, подорвал (ну это мы отдельно об этом поговорим) глобалистскую экономику, и вернул народы к национальным границам. И многие мне скажут: "Ну это временные меры, сейчас все справятся, изобретут вакцину, отойдут"... Это ошибка. Во-первых, эпидемия будет длиться довольно долго. Даже самые оптимистические прогнозы говорят о полугоде или годе даже. Многие говорят о том, что придется переболеть всему человечеству, и есть рецидивы этого заболевания. Кто-то говорит о том, что параллельно этому вирусу (во-первых, мы не знаем окончательно его последствий, насколько он серьезен и страшен), могут быть рецидивы, могут быть различные штаммы, но в принципе такой прецедент уже показывает полный провал глобалистского проекта.

 Если с серьезной проблемой человечество может оперировать эффективно исключительно в контексте закрытости, контексте национальных границ, это значит, что глобализации пришёл конец, и что мы входим в постглобальный мир. Соответственно, с идеологической точки зрения, именно в наше время мы переживаем переход от открытого общества к закрытому, и чем дольше будет проходить борьба с эпидемией в условиях закрытого общества, а только в таких условиях ее и можно вести, тем глубже будут пускать корни институты этого постглобального порядка. Мы вошли в эпидемию коронавируса как открытое общество, как глобальный мир а выйдем из него как многополярный мир с национальными государствами как высшими инстанциями суверенитета. Вот, что сделала уже эта пандемия. И с каждым днем необратимость этого процесса будет все больше и больше становится очевидной. Те, кто считает, что все вернется назад, глубоко ошибаются: пути назад нет, впереди совершенно новые горизонты, впереди новый мировой порядок, отличный от предыдущего, отличный, естественно, от биполярного, который рухнул в 90-е годы прошлого столетия, и от однополярного. Этот многополярный мир, в котором Китай, Россия, сильные закрытые государства способны - даже Соединенные Штаты Америки - с чрезвычайным положением, с Трампом с введением комендантского часа, с патрулями войск в американских городах, в закрытии, в общем, фактически подвешивании ("suspended democracy"), в подвешивании демократии и временной отмене гражданских прав и свобод или, по-крайней мере, ограничений - вот этот режим и является отныне доминантой той системы миропорядка, котарая будет складываться все быстрее и быстрее с каждым днем. Итак, мы в ходе коронавируса меняем один мировой порядок, открытое общество, глобальный строй на другой: на закрытое общество, на многополярный мир совершенно с иными приоритетами, иными ценностными системами и иными структурами политического управления. 

Чрезвычайное положение, Ernstfall, это очень и очень серьезно, и тот, кто оказывается у власти в такой ситуации, тот эту власть уже отныне, скорее всего, по собственной воле никому не отдаст. Это, скажем, позитивная сторона эпидемии, в которой мы сейчас живем. Конечно, важно с ней справиться, важно ее пережить, но нельзя все сводить к решению чисто технических проблем, необходимо думать о будущем. А на выходе из этой пандемии нас ждет совершенно новая постглобальная реальность.

Здравствуйте, вы смотрите очередную программу "Мысли во время чумы". Сегодня я хотел поговорить о тех изменениях, которые уже начались с первых этапов распространения пандемии коронавируса, о том, что происходит с мировой экономикой. На самом деле, те процессы, которые уже имеют место, не только те тенденции, которые намечены в ближайшем будущем и среднем будущем - все это настолько фундаментально, что по сравнению с предшествующей эпохой, в которой тоже были кризисы: и кризисы дотком, кризисы недвижимости и падение рынка недвижимости в США 2008 года, которые дали огромный эффект на общемировую экономику: все это по сравнению с тем, что происходит сегодня - это детские игрушки, потому сегодня рушится в целом модель экономического мироустройства, уже рухнула. И, конечно, очень трудно сознание свое настроить, подстроить под эту волну. Все думают, когда же начнется коррекция рынков, когда же начнет цена на нефть доходить до каких-то приемлемых для всех уровней, и когда восстановится мировая экономика. Уже сейчас понятно что страны только закрываются, и движение идет фундаментально вниз, но остается надежда, которая говорит: "Ну когда-то это должно закончиться и постепенно, пусть с огромными утратами, но мировая экономика вернется приблизительно к тому status quo, откуда она рухнула.  
 
Вот это более, чем сомнительно, и для того, чтобы понять, в каком мире мы уже находимся, я предлагаю проделать следующий эксперимент: давайте представим, что в ситуации чрезвычайного положения, в которой оказались сегодня экономики всех стран мира: России, Китая, Европы, США, стран БРИКС, стран третьего мира, всей экономики. Вот представим себе, что они будут находиться в этом режиме неопределенно долго. Ну вот, для эксперимента, скажем, что они будут находиться в них всегда. Вот давайте представим. Вы скажете: "Нет-нет-нет-нет, никогда, ни в коем случае, нет, это абсурд, прекратите это говорить, замолчите немедленно, переключите программу, мы хотим слушать все, что угодно, но мы должны видеть свет в конце тоннеля, и под светом в конце тоннеля все понимают одно: возврат к предкризисному состоянию. Пусть будет этот возврат долго но дайте нам вот это предкризисное состояние хотя бы в качестве мечты. Я предлагаю (никто, конечно, не знает как все будет развивается), но я предлагаю поставить ментальный эксперимент. Давайте мы не дадим этого света в конце тоннеля, и давайте привыкать смотреть на те вещи, которые нас окружают, без этого так называемого "света", чтобы мы уже завернули в лабиринте экономической ситуации за определенный угол, и света нет ни начале ни в конце. Что мы мы имеем? Мы имеем сегодня закрытые экономики, которые представляют собой некие острова, некогда соединенные в единый архипелаг с мостами, переходами, тоннелями, но сегодня эти мосты разрушены, и мы имеем дело с архипелагом, то есть просто каждая экономика каждой страны представляет собой некое самостоятельное, самодостаточное явление. Вот с этим наша мысль уже не справляется. Даже, например, иранцы, которые столько проклинают Запад, и Запад для них "великий шайтан", и Америка должна рухнуть, и это царство Даджала - и все равно когда ситуация с закрытыми границами достигла Ирана, и сами иранцы закрыли свои границы, и Запад закрыл границы, и США закрыли границы - вдруг иранцы: вот это гордые, независимые, религиозно верующие в великого Сатану на Западе, вдруг они взмолились, говоря: "Снимите с нас санкции". Приблизительно же России тоже ведет себя, мол негоже во время коронавируса еще и санкции. Очень даже гоже!  
 
Ни одна из эпидемий в истории никак не повлияла на смягчение ведения военных действий, ни в XX веке, когда бушевала "испанка" во время первой мировой войны, ни в эпоху тридцатилетней войны, ни в Средневековые войны. И эпидемия была просто неким сопровождающим обстоятельством военных действий. Как показывает история, никто не делает "дискаунт" ни в одной из систем политических на эпидемии, и каждый продолжает в условиях открытого общества или закрытого общества двигаться к своим собственным целям. Сейчас мы живем в режиме закрытого общества, мы вступили вынужденно в этот режим, и мое предложение - рассмотреть это не как временное состояние, а как новую картину мира. Это ментальный эксперимент, еще раз. Так вот, в этом случае, если мы это признаем, если мы с этим согласимся, пусть в качестве гипотезы, я подчеркиваю - ментальной гипотезы, то первое, что надо сделать: "Оставь надежду всяк сюда входящий". Оставь надежду на снятие санкций, оставь надежду на продолжение китайского BRI, на продолжение китайской глобализации, американской глобализации, европейской глобализации. Оставь надежду на ВТО, оставь надежду на снятие или установление новых санкций, оставь надежду на международную глобальную мировую экономику. На то, что Валлерстайн называл "world system". Вот "мир системы", "мировая система", ее больше не существует. Оставьте надежду на это, и давайте попробуем посмотреть, как будут действовать страны с экономической точки зрения в этих условиях. Если отрезать от себя эту надежду, а ведь когда люди вступают в ад, конечно им не хочется, им хочется сказать что это случайно, но в какой-то момент появляется какая-то фигура, которая говорит: "Нет, когда здесь вы прочитали фразу "Оставь надежду всяк сюда входящий", (так было написано над Дантевским адом), это и имелось в виду". То есть: оставь, отсюда не выходят. И если мы это примем, то первое, что мы забудем и от чего мы откажемся - это просить пощады, надеяться на то, что все вернется, подгребать ресурсы под ограниченное количество в этих форсмажорных обстоятельствах для того, чтобы снова вернуться назад к ситуации, от которой мы ушли. То есть не пережидать.  
 
Если мы оставляем надежду и считаем, что та экономическая модель, которая сформировалась сейчас, продлится неопределенно долго (ну, условно вечно с точки зрения человеческих циклов, не с точки зрения реальной истории) Ну, всегда. Так же, как существовал Советский Союз - всегда - как и либерализм всегда существовал, как Модерн всегда существовал, то есть всегда это очень относительно для человеческой истории. Так вот, представим себе, что эта ситуация будет всегда. Итак, мы оказываемся в ситуации закрытых торговых государств, то есть это не Поппер, не "открытое общество", не глобализация, не либерализм в международных отношениях, не Адам Смит, а закрытое торговое государство Фихте. Вот мы отныне живем в условиях закрытого торгового государства. Какие приоритеты у закрытого торгового государства? В первую очередь - обеспечение продуктовой автаркии. Это первое. Почему? Потому что если люди закрытого торгового государства не будут получать достаточное количество продуктов питания, они просто поднимутся на восстание, начнутся беспорядки, и они скинут ту власть, которая находится над ним - и все. Если эта власть не будет обеспечивать им прожиточный минимум, с помощью которого они смогут сводить концы с концами. Но этот прожиточный минимум предполагает очень важную вещь: все продукты должны производиться (именно критические продукты для этого прожиточного минимума) должны производиться на территории данного государства. Это касается и России, это касается США, это касается любой страны - большой или маленькой.  
 
А это значит, что заброшенный в эпоху глобализации первичный сектор сельского хозяйства должен быть стратегической ориентацией государства. В закрытом торговом государстве сельское хозяйство должно быть развито ровно в той степени, к какой необходимо обеспечить удовлетворение первичных потребностей в еде населения и не зависеть от внешних поставок. Нечто прямо противоположное глобализации, где речь шла о сокращении расходов и оптимизации экономической модели и, соответственно, производить продукты питания надо было не там, где находилось то или иное государство, а там, где они были дешевле, потому что их всегда можно было доставить. Вот эта система открытых глобальных поставок рухнула и, соответственно, продукты должны быть национальные. Импортозамещение в продуктовой сфере должно быть абсолютным. Покупать и потреблять можно только свое, которое сами выращиваем, сами потребляем. При этом государство в условиях закрытости не может предоставить этой сфере развиваться как она хочет. Потому что если полностью сделать сельскохозяйственную сферу заложницей рыночных цен, то соответственно именно исходя из ориентации на максимизацию прибыли и появление спекулянтов, опять же чисто рыночный подход приведёт к возможному недостатку продуктов питания, а соответственно, к бунтам и к восстаниям. Соответственно, должно быть в первую очередь (это самое главное, sine qua non закрытого торгового государства - это установление контроля над сельским хозяйством, причем, конечно, опыт показывает, что здесь должна быть определенная свобода в производстве, что такие принудительные колхозы и полное планирование в этой сфере не дает позитивных результатов, но и обратное неверно: предоставление этой сферы исключительно рыночной стихии тоже может привести к негативным последствиям.  
 
Соответственно, государство должно максимально содействовать свободе сельского хозяйства, но одновременно предотвращать появление спекулянтов в этой сфере, которые бы создавали неоправданно завышенные цены на продукты сельского хозяйства. Вот первая задача любого закрытого торгового государства. И сразу же возникает момент, вот сразу же возникает момент: первое, что для этого абсолютно не нужны ни контакты с заграницей, ни дружба или ни вражда с кем бы то ни было - это зависит только от нас и сделать это необходимым, первым и главным моментом. Конечно, если мы дружим экономически с какими-то другими странами, мы можем покупать или продавать, у нас распространять и зарубежные продукты, но ровно в той степени, чтобы не стать от них зависимыми. Потому что сегодня это друг, завтра это противник, соответственно, зависеть от поставок каких бы то ни было продуктовых товаров мы не можем. Это - sine qua non. Cледующий аспект это вопрос промышленности. Если мы говорим о необходимости обеспечить в первичном секторе полную продуктовую независимость, автаркию, то же самое нужно проделать в сфере промышленности. И здесь мы опять сталкиваемся точно так же, как с сельским хозяйством, с теми тенденциями, которые в эпоху глобализации приводили к делокализации промышленности. Это касалось не только России, которая в девяностые-двухтысячные годы потеряла 90 процентов своего индустриального потенциала, если не 99, но это касается и Европы, и США, которые перемещали свои производства в Азию, на Дальний Восток, поскольку там было эффективнее, дешевле, и тем самым в условиях вынужденной закрытости они лишились своей промышленности преимущественно, потому что этой промышленности больше нет. Кстати, Трамп пришел к власти именно под лозунгом того, что он восстановит эту ситуацию, и его противостояние глобализации даже теоретически основывалось именно на этом.  
 
То есть, делокализация приводит к деиндустриализации государств, это выгодно с сегодняшней точки зрения, это обосновано логикой глобального открытого общества, но это совершенно несопоставимо, несовместимо с жизнью закрытого торгового государства. Второй момент - развитие национальной промышленности. Об этом у нас говорили, но поскольку все можно было купить и так, то Россия, встраивалась в глобальную экономику, она это делала неуклюже и плохо в 90-е годы, немного более рационально при Путине. Но на самом деле была основная задача - встроиться в эти процессы и воспользоваться максимально условиями, которые создавала глобализация. Совершенно другая, принципиально другая политика. И все разговоры Путина о необходимости создания национального производства, все кивали чиновники, но поскольку в этом не было острой необходимости, все просто махали на эту рукой, и в конечном итоге, прослушав, ничего не делали. Единственная сфера, которую Путин держал под прямым ручным управлением это была сфера обороны, там какие-то процессы проходили, но мы опять же не знаем, какие они, потому что налицо, что промышленности в России нет, просто нет. Ее разрушили в 90-е, продали и не восстановили в нулевые. Но поскольку мы верим нашему президенту, что с оружием у нас лучше, значит там, в сфере обороны, какие-то промышленные процессы протекали независимые. Естественно, что в этой сфере ни о каком открытом обществе речи быть не могло. Но мы в это верим, это наша почти религиозная патриотическая установка. Как оно обстоит на самом деле мы не знаем, но то, что у нас промышленности нет, и что она необходима нам - вот это второй императив нынешней эпидемии. И третий: может быть, вы бы хотели, чтобы я с него начал - это независимая финансовая суверенная политика, потому что мы в эпоху модерна и постмодерна, особенно нынешней глобальной системы вообще все связаны с финансовыми институтами и финансовыми механизмами, а сельское хозяйство и промышленность мы рассматриваем как опциональные вещи, потому что тот, кто владеет деньгами, тот, соответственно, может себе позволить купить и промышленные, и сельскохозяйственные товары в достаточном количестве, чтобы обеспечить население и национальные нужды, но как только мы оказывается в условиях закрытого торгового государства, вся иерархия меняется. Первое - продуктовая безопасность и необходимость автаркии, второе - наличие зависимой промышленности и третье, уже третье это создание суверенной национальной финансовой системы. Здесь я обратил бы внимание на великого американского поэта Эзру Паунда, которое посвятил свое великолепное произведение "Cantos" - книгу жизни - в значительной степени не только описанию красоты, но и описанию безобразия финансов, безобразия банков, сатанинской природе капитала как такового.  
 
И это очень важно, потому что Паунд в своих "Cantos" описывает целые споры между экономистами, между Сильвио Гезелем, Кейнсом, либералами именно как огромное поле борьбы экономики в сфере эстетики, потому что с точки зрения Паунда система, основанная на ссудном капитале, это некий сатанинский элемент, разрушающий человеческую личность, человеческую красоту, истину, добро, справедливость и человека как такового. То есть либо банки, либо проценты, либо ссудный капитал, либо человек - говорит Эзра Паунд, и когда он переносит эту этическую, метафизическую проблему вот этой религиозной ненависти к капитализму, к ссудному капиталу, к банкам и к финансовой системе которые разрушают как ростовщичество, входя в произведения искусств, в материю, в жизнь людей, все превращая в товар, отчуждая одного другого, любого человека, разрушая общества, разрушая семьи, разрушая народы, подчиняя их темной власти отчужденного, такого демонического, сатанинского начала, когда он применяет это к позитивному сценарию, тут Паунд дает, как ни странно, великолепные рекомендации. Первое: государство может выпускать столько денег, сколько оно захочет, и оно не может быть бедным, государство не может быть банкротом, государство не может потерпеть дефолт.  
 
Почему? Только в том случае, если оно по-настоящему суверенно, и если эта национальная валюта связана с наличием достаточного количества сельскохозяйственной и промышленной продукции внутри него самого. Тогда вопрос национальной эмиссии не приводит ни к инфляции, ни к дефолту государство просто поскольку эта национальная валюта является суверенной, она не привязана ни к какой иной валюте, она не зависит ни от каких международных колебаний просто потому что у государства внутри самого себя есть все необходимое для жизнеобеспечения всех видов деятельности. И тогда эмиссия национальной валюты полностью независима от какого-то ни было currency board, от какого бы то ни было внешнего фактора, вот тогда государство становится по-настоящему богатым, и с помощью финансовой политики помогает экономике расти в той мере, в которой государству необходимо. Это третий элемент: независимая суверенная финансовая система. Именно это - спасение для любого государства, находящегося в условиях закрытого торгового государства Фихте. Про Россию очевидно, да и для любой другой страны - сейчас я говорю в целом. Еще один важнейший элемент - это полная монополия государства на внешнюю торговлю. Это некая антитеза либерализму в международных отношениях, и если государство является единственным монополистом на внешнеторговую деятельность, то государство и следит за тем, чтобы проникновение товаров импорта из-за границы не приводило к ослаблению автаркии национальной ни в сфере продуктов питания, ни в сфере промышленности, индустрии, ни в сфере финансовой системы, и одновременно чтобы экспорт из страны товаров, услуг, технологий и продуктов также не укреплял конкурентов в международной сфере. Это прямой антилиберальный подход, который защищают, кстати, очень многие экономисты против Адама Смита, в этом нет ничего необычного, это просто меркантилизм в международных отношениях, который предполагает монополию государства на внешнюю торговлю.  
 
Внутри могут существовать и рыночные отношения в комбинации с определенным управлением, например, там, где необходимо регулировать какие-то процессы в национальных интересах или, например, сокращать возможность наживы спекулянтам, особенно в чувствительных областях, но при этом во всем, что касается внешней торговли уже необходимо утверждать политику тарифов, политику специальных выплат и национальных интересов. Вот, к чему мы приходим. Вот эти принципы закрытого торгового государства начинают действовать сегодня. Как раз совсем недавно Россия полностью закрыла свои границы, не мы были инициаторами, мы были одними из последних, кто это сделал, но даже не важно, как мы оказались в этой ситуации, но мы сегодня уже живем в условиях закрытого торгового государства. И вот здесь возникает только один вопрос. Кстати, то же самое можно сказать об Италии, которая, оказавшись в условиях закрытого торгового государства и одновременно завися полностью от Евросоюза, просто потерпела в первые несколько дней дефолт, и фактически была скуплена, когда биржа работала. То же самое можно сказать и о Франции, которая ввела чрезвычайное положение, и о США, то есть все страны сегодня находятся в состоянии закрытого торгового государства. Не Россия начала закрывать границы, мы были одними из последних, кто закрылись, но мы уже там. И вот сейчас мы стоим перед выбором: либо принять это как долгосрочный проект и строить закрытое торговое государство. Совершенно необязательно это будет диктатура, но также совершенно не обязательно это будет демократия, это может быть с большим и меньшим сохранением рыночных отношений в тех или иных областях.  
 
Государство безусловно должно усилить свою позицию, но каким будет усиление этих позиций, до какой степени и в какой форме она будет проходить - это каждый народ и каждое государство закрытое будет определять само, исходя из своих собственных соображений. Здесь нет догм просто, но те принципы, которые я изложил, являются догмами в той ситуации, в которой мы находимся. И завершая это, я могу сказать, что-либо мы это принимаем как долгосрочный проект, ну тогда гудбай глобализация. Мы живем в постглобальном мире, мы строим постглобальную экономику, и совершенно другой субъект - суверенная экономика - становится главным в этой глобальной экономической системе. Этим главным субъектом является национальное закрытое торговое государство - вот оно-то и является главным игроком на мировой внутренней арене. Здесь суверенитет или реализм приобретает совершенно полный, абсолютный характер. И, соответственно, либо мы считаем, что это временная мера и делаем как бы стойку и ставку на то, что все вернется к эпохе глобализации. Вот сейчас на этот вопрос будет отвечать наше правительство.  
 
И вот тут возникает риск: наше правительство наша власть привыкла, честно говоря, в последнее время особенно ни за что не отвечать то есть как бы оно ни повернулось, она пытается сказать, что вот так и хорошо, так и задумано, это был хитрый план. На самом деле вот тут - стоп. Сейчас необходимо дать ответ, и прямой и однозначный: либо закрытое торговое государство, потому что это движение по одному пути, либо это ожидание возврата к восстановлению глобальной экономики. Это движение совершенно по другому пути. Эти две стратегии несовместимы, нельзя делать одно и одновременно другое нельзя готовиться к одному и к другому: здесь осуществляется выбор, и в зависимости от того, что дальше покажет история, как она будет развиваться, будет понятно, правильно ли было это решение или неправильно. И за то, и за другое государству, власти и нынешнему политическому режиму придется заплатить. Сделает оно один выбор или другой. Вот в этом и есть риск власти. Почему народ терпит власть и позволяет над собой издеваться в течение столетий? Только по одной причине: когда приходит такой критический момент выбора, народ может спокойно наблюдать за тем, как власть решает эту сложнейшую проблему. И тут власть начинает рисковать, потому что если она сделает неправильный выбор, она падет просто, она за это и заплатит. А народ как раз выберет следующую власть, другую. Вот в этом как раз риск. Поэтому, соответственно, с моей точки зрения, власть должна определить, по какому пути она пойдёт, входя в ситуацию пандемии, и как она воспринимает эту закрытость, вынужденную закрытость. Воспринимает ли она как модель будущего экономического мироустройства и готовится к ней надолго и всерьез, либо ожидая, когда все вернется на круги своя, и вот потом, по результату этого выбора, она будет за этот выбор отвечать. Соответственно, ситуация в высшей степени серьезная. То, что я говорю, в общем, думая больше о России, это абсолютно применимо к Италии, Франции, Англии и США, Мексике, Ирану, Китаю, Турции и так далее.  
 
Мы завершили безапелляционно эпоху существование в открытом глобальном мире, мы вынужденным образом оказались в условиях закрытого торгового государства, и я предлагаю очень серьезно осмыслить эту перспективу. Мы можем вернуться, я не исключаю того, что мы можем вернуться в глобализацию, это будет, правда, другая глобализация, вернемся мы туда нескоро, но есть очень большие основания, что мы никогда в эту глобализацию больше не вернемся, и будем существовать очень долго в условиях закрытого торгового государства. Чтобы подготовиться к этому второму сценарию, на который мы уже обречены, и будем находиться неизвестно, какое время: ближайшие месяцы, может быть, годы, может быть, еще дольше. Вот поэтому я и предлагаю поставить этот ментальный эксперимент и, собственно, сделать выбор. Без этого выбора мы не сможем двигаться дальше. Ситуация очень серьезная, и этот выбор придется делать России, но этот выбор придется делать и всем остальным странам. Итак, либо мы временно делаем шаг назад от глобализации, куда мы вернемся после окончания коронавируса, об этом говорит Билл Гейтс, об этом говорит (о мировом правительстве) Гордон Браун, Джордж Сорос, он, правда, молчит сейчас, потому что сейчас выступить за глобализм это почти камин-аут, то есть если сказать "я либерал", это можно и в Коммунарку за это попасть, поэтому это могут позволить себе только люди, имеющие бункер или какое-то надежное укрытие, типа Билла Гейтса или Гордона Брауна. В принципе, сегодня, конечно, все понимают, что только закрытость спасительна, но тем ни менее голоса даже из этих подземелий, из тайных укрытий раздаются о том, что давайте все-таки мировое правительство. Но, конечно, сегодня это никто не слушает.  
 
Но постепенно их голос может звучать все громче и громче. Итак, одни издают писк из подземелий, что давайте все-таки мировое правительство, давайте вернемся к глобальному проекту, ну а реалисты или практики начинают закрывать свои границы и готовятся к сложному, тяжелому существованию, неожиданному, резкому существованию в рамках закрытого торгового государства. Мне лично проект закрытого торгового государства нравится и с философской точки зрения, и с метафизической, и с поэтической точки зрения, так же, как Езре Паунду, и я предпочитаю это, но это мое личное мнение. Давайте отвлечемся от наших симпатий и просто посмотрим жестокой правде в глаза. Этот выбор надо делать сейчас, и этот выбор должен сделать каждый. Каждый ответственный политик, каждый ответственный экономист, каждый ответственный гражданин в какой бы стране он ни был. Всего доброго, мы вернемся к мыслям во время чумы в ближайшее время.

Мысли во время чумы № 4. Чума и Dasein

Здравствуйте, вы смотрите цикл «Мысли во время чумы». Сегодня я хотел бы поговорить о философской проблематике, связанной с эпидемией коронавируса. 

Мы уже говорили о том, что с точки зрения Хайдеггера Dasein определяется отношением к смерти. В эпоху пандемии, эпидемии смерть, которая приходит к нам и оказывается в непосредственной близости с нами, входит в зону нашего внимания, становится активным фактором нашего присутствия. С точки зрения экзистенциальной философии это повышает остроту нашего присутствия в мире. Наш Dasein в этой ситуации пробуждается к самому себе, он приходит к фиксации. 

Обычно, когда смерть выносится за скобки, Dasein растекается, разбрасывается, рассеивается, забывает о своей конечности и, таким образом, о самом себе. Вместо него включается режим отчужденного Das Man, когда Man denkt. Когда вместо того, чтобы сказать «я думаю», «я пью», говорят - «пьется», «думается», «естся», «спится».

 На самом деле, Das Man – это тот, кто делает все это, ест, спит, думает, присутствует, двигается, ходит, наслаждается или грустит, когда нас нет. Мы думаем, что это мы, но на самом деле это Das Man – некто, нечто, не совпадающее ни с чем конкретно. Думается, спится, естся, падается… А он существует сквозь нас. Это когда смерти нет. 

А когда смерть становится близкой к нам, мы встряхиваемся от этого, мы не согласны – Man denkt, Man trinkt. Нам нужно, чтобы это были мы – потому что смерть близко, она стоит за дверью или уже лезет в окно. В этой ситуации нас уже не удовлетворяет, что Das Man делает это за нас – мы начинаем делать это сами. Может быть, это последний раз, когда мы думаем, пьем, едим, смотрим, гуляем, движемся, говорим, дышим и т.д.

Соответственно, с точки зрения экзистенциальной философии с точки зрения Хайдеггера такое существование перед лицом смерти более аутентично, более подлинно. В этот момент присутствие в мире становится нашим, потому что до этого было не нашим, а Das Mana. Когда смерть приходит к нам, мы начинаем по-настоящему воспринимать это дыхание как наше, это мышление как наше, это чувство как наше. Мы возвращаемся к своему Dasein.

Но и здесь есть определенная точка бифуркации. Когда мы в эпоху пандемии, распространения коронавируса, сталкиваемся со смертью, мы входим в аутентичный режим. Мы по крайней мере уходим от Das Mana, мы приближаемся к себе. Мы не можем себе позволить не замечать смерть, растекаться фрагментами. Мы собираемся, мы концентрируемся, мы как испуганные животные, стремящиеся напасть на жертву и готовы к прыжку, мы становимся плотными, наше присутствие приобретает внимательность, готовность, собранность, потому что смерть рядом, это уже не шутки.

Но и в этом случае есть 2 стратегии: даже когда смерть рядом и нельзя ее не замечать, может быть две стратегии. 

Когда мы подходим ко смерти, мы испытываем ужас, страх, трепет. Мы начинаем дрожать. Интересно, что даже понятие дрожи осмыслялось в религиозном опыте с двух сторон: есть дрожь как землетрясение, которая начинается снизу, материальная дрожь. А есть дрожь, которая приходит от богов небес, от Зевса, от Аполлона, с дрожи деревьев священного лавра, дуба святилища Зевса в Додоне, когда присутствие божества начинается с легкого, почти незаметного дрожания листвы на священном дереве. Это дрожь «сверху». Поэтому, несмотря на то, что присутствие смерти, присутствие сакральности, присутствие того, что принципиально выше нас и отменяет нас как нас самих, может прийти снизу, а может прийти сверху. Оно может быть чрезвычайно тяжелым и подземным, как землетрясение, и может быть тонким, как эпифания Зевса или Аполлона.

Если мы применим это к экзистенциальным категориям, Хайдеггер разеляет две формы отношения к смерти: страх (Furcht) и ужас (Angst). Между этими двумя моделями отношения к смерти происходит принципиальный выбор (Entscheidung), принципиальное решение человека (или Dasein) – как экзистировать дальше, аутентично или неаутентично. Когда смерть есть, уже есть нечто аутентичное – мы уже вынуждены отвечать на главный вопрос, но мы можем ответить на него двояко. Здесь и происходит принципиальная точка бифуркации.

Когда философы начинают втягиваться в осмыслении пандемии и философии чумы, мы хотим сказать, что это некий фундаментальный шанс для человека, чтобы что-то изменить. Я получаю много вопросов: в чем же этот шанс, как его реализовать? Хочу сказать, в чем заключается шанс с точки зрения Хайдеггера: в том, чтобы мы восприняли смерть через ужас - через Angst, а не Furcht. В чем различие между ужасом и страхом? В этом есть глубокая метафизическая оппозиция. Когда мы сталкиваемся со смертью, мы можем повернуться к ней лицом, и это будет Angst, а можем повернуться спиной – Furcht. Если повернемся к смерти спиной – то от того страха, который она внушает, мы побежим. Бежать от смерти – это уже неплохо, лучше, чем никогда о ней не думать. Повернувшись к ней спиной и собравшись со всеми усилиями, чтобы выжить, чтобы отпрыгнуть от смерти, чтобы спасти себя, близких и других – это стремление избежать этой конечности, которая несет в себе смерть, уже неплохо, но это метафизический провал. Здесь метафизический провал. То есть тот, кто поворачивается к смерти спиной, и тот, кто от нее бежит, тот, кто пытается от нее ускользнуть, выжить, спастись, и спасти даже других – здесь не только речь об эгоизме, речь идет именно об отношении к смерти. Кто воспринимает смерть как фундаментальнейшую угрозу, и стремиться ее избежать – тот не делает важнейшего выбора, который открывается в чуме. То есть тот, кто в общем и на самом деле воспринимает чуму как объект и одновременно себя делает объектом, который лишь спасается от чумы – фактически это проигрыш. Значит, чума победила, значит смерть оказалась сильнее. Но есть еще и другой подход, потому что когда человек начинает бежать от смерти – он бежит от самого себя. Он бежит в страхе от обнаружения собственной границы, собственной причины, собственной темной, неразличимой, пугающей его метафизической бездны.

И другое отношение, другой выбор – это повернуться к смерти лицом. Посмотреть ей в глаза. Не спешить сбежать от нее. Сопоставить, соотнести себя с ней. Поглядеть на нее, попытаться в этой тьме, в этом кошмаре, в этом ужасе, в этой бездне, что-то различить, какую-то надпись, какой-то знак, который написан черным по черному. Увидеть нечто еще более черное в этой бездне. Распознать лучи ночи, которые говорят внутри смерти – это очень трудная и сложная операция. Но это означает возврат к тому, что Хайдеггер называл Selbst Dasein, то есть «самость» Dasein. Это – мы сами. И когда мы видим в смерти, которую приносит пандемия, образ нас самих, нашей подлинной, тайной глубины, то мы входим в режим Angst, в режим ужаса. И тогда смерть становится не просто объектом, который внушает нам панику, а становится субъектом. Мы вступаем с ней в диалог. И мы обмениваемся именно статусом субъектности друг с другом. И здесь не важно умрем мы или нет – на самом деле может умереть в этом повороте любой: и тот, кто бежит (его смерть может настигнуть), и тот, кто стоит и смотрит на нее «глаза-в-глаза». Речь не идет о том, как лучше ускользнуть от нее, речь идет о том как правильно понять послание, метафизический message, весть чумы, весть смерти. Речь идет именно о философском движении, а не о биологическом и физическом спасении или выздоровлении. 

Теперь можно применить этот дуализм отношения к смерти, эту развилку внутри философии чумы и к другим уровням философии. Например: если применить то же самое к «Феноменологии духа» Гегеля, к той части, где речь идет о появлении раба и господина, то мы сталкиваемся тут ровно с той же самой ситуацией. Гегель описывает момент метафизического возникновения раба и господина исключительно в отношении к смерти. Когда человек сталкивается со смертью у него есть два выбора, говорит Гегель, либо вступить в битву со смертью – это означает рискнуть, либо броситься от нее в запуски, - тогда это означает убежать от этого риска. Собственно говоря, смотрите: на совершенно другом уровне, в другом контексте, мы имеем дело с Angst и Furcht, мы имеем дело с выбором между «страхом» и «ужасом». И, по Гегелю, здесь и происходит разделение между рабом и господином. Кто такой господин, по Гегелю? Это тот, кто смотрит смерти в глаза, тот, кто принимает ее вызов, и вступает со смертью в неравную битву. В битву за бессмертие. А кто такой раб, по Гегелю? Это тот, кто готов потерять свободу и потерять достоинство, но спасти свою жизнь. Госоподин приносит свою жизнь на алтарь этого риска. Он не готов бежать – он рискует. Он вступает со смертью в битву, и тем самым он делает себя объектом этой смерти. Кто такой раб? Тот, кто не выдерживает этого напряжения, и готов утратить все, включая свободу, лишь бы не сталкиваться со смертью лицом к лицу. Дальше Гегель потрясающе говорит: да, конечно, господин не приобретает бессмертия, но зато он приобретат раба. Раб оказываеться в его владении именно потому, что со смертью столкнулся господин. Если мы применим эту метафизическую модель к этно-социологической истории, то мы видим, что именно так и происходило формирование государства. Воинское сословие, очень часто приходившее «со стороны», готовое умирать и убивать, получало «за эту готовность» – аграрное, мирное, трудолюбивое общество, которое оказывалось под их властью. Собственно, так и происходит формирование госудраства, так и происходит формирование высшего сословия.

Собственно говоря, так и происходит формирование государства, так и происходит формирование высшего сословия. Тех, кто готовы рисковать, тех, кто несут метафизический angst, то есть ужас, тех, кто бросает вызов смерти, становятся господами, а те, кто уходит от этого, становятся их рабами. Соответственно, таким образом, чума (или смерть, или риск, или, часто, война, экстраординарная ситуация) – это момент, это способ определить, кто господин, а кто – раб. Тот, кто готов рисковать собой, кто поворачивается к смерти лицом к лицу, тот господин. Тот, кто убегает, тот и есть раб, и никак иначе. Смелый раб, который жертвует собой, имеющий собственное достоинство, он уже не раб, он господин. А трусливый господин, который думает, что его чиновничьи заслуги, его брюхо, воровство и подлость защитит его от неминуемой смерти. Сегодня коронавирус показывает нам, что он не знает границ, что он разрушает искусственные социальные модели, что он приходит и к простым людям, и к непростым людям с одинаковой ясностью. И каждый должен дать на это ответ. Если человек, который принадлежит к сегодняшней элите, бежит от коронавируса, он оказывается рабом. А если простой человек смотрит коронавирусу глаза в глаза, он становится господином. Так происходит новое утверждение элит, и всякая чрезвычайная ситуация создает новый класс господ и новый класс рабов. Это второе размышление об экзистенциальной метафизической миссии чумы.

И третий момент, христианский. Можно обратить внимание, сейчас он тоже становится очень важным. Конечно, сразу, как коронавирус пришел, оказалось, что современные религиозные люди в большинстве своем не являются таковыми, потому что для них указания эпидемиологов или запрет каких-то социальных служб внезапно становятся гораздо более важным, чем требования их собственной веры. Так, в общем, вера и проверяется, это о многом говорит. Давайте посмотрим, что такое для религиозного человека, христианина, возьмем нашу религию, религию многих, всех русских людей – христианство, православие. Что нам наша вера, религия говорит о душе и смерти? Она говорит нам, что наша душа бессмертна. Что находясь в теле, она пребывает на очень маленькой части – бесконечно маленькой части своего существования, своего бытия. И что самое главное, самое важное – находится за пределом. В зависимости от того как мы проживем этот краткий миг земной жизни, тем самым будет определятся большая, очень долгая, несопоставимо более важная, значимая, насыщенная событиями жизнь по ту сторону могилы. Соответственно, сталкиваясь со смертью, мы сталкиваемся с собственной душой, мы сталкиваемся с тем, что мы должны сделать в этой жизни. Мы сталкиваемся с заповедями, мы сталкиваемся с Христом, потому что если Христос не умер, если он не преодолел смерть, если

Он не пострадал для нас, то Он становится непонятной фигурой, Он теряет свой смысл. И вот сейчас, на грани смерти, сталкиваясь с ее близостью, мы только и можем по-настоящему осмыслить и жертву Христа, и то значение, которым он обладает для нас сегодняшних, для нас живущих. Все Его заповеди, все Его действия, все Его слова, все Его жесты, всё это о нас, для нас, и про нас, про нашу бессмертную душу. И если мы выбираем мнение случайных, абсолютно выживших из ума политических или социальных институтов, и считаем, что наша религия это более второстепенное, более конвенциональное, большая условность, чем какие-то постановления, значит мы сами определяем цену и нашей вере, и нашей церкви, и нашему Богу. Конечно, никогда никого нельзя слушать кроме нашего сердца, кроме священства, кроме нашей церкви относительно того, как христианин должен вести себя в этих сложных испытаниях. Потому что перед лицом смерти имеет значение только наша вера и больше ничего. Только наши действия, только наша преданность Христу, только наша вера и только наша любовь к Нему, к Богу и к ближним, то есть христианам. И вот здесь, как раз, возможность испытания, вот он наш страшный суд, что нам ждать трубы. Вот эта труба ангельская звучит сейчас. Она звучит в условиях чумы, в условиях коронавируса. Она говорит: «Вы кто? Христиане? Сюда. Не христиане, неверующие – в другое место». И мы призваны перед лицом смерти утвердить достоинство нашей христианской души, это именно наш зов, и снова – тот, кто смотрит смерти в лицо, для того оживает подвиг Христа, оживает содержание Символа Веры, оживает Евангелие, оно звучит уже прямо нам, прямо в сердце. Всё понятно, и старославянский становится абсолютно понятным, каждая буква евангелия и Христовых слов и Христовых дел становится внятной, потому что это для души и сказано, а душа это то, что просыпается, когда приближается смерть. Angst это единственное состояние, ужас, в котором можно слушать Евангелие, нужно слушать Евангелие. Это не противоположность любви, этот ужас. На самом деле это страх божий, корень всех благих, как говорит наша религия. Тот страх божий, с которого начинается воцерковление нашей души.

Смерть — это то, что лежит на весах нашего существования. Это то, каким образом наша душа активируется. Обычно она спит, или как эти нерадивые девы просыпают приход жениха. Коронавирус, эпидемия, чума – это репетиция брачного прихода Христа, это он стоит и толкёт, как говорится в Евангелии. Он стучит к нам в дверь, и мы не слышим этого стука, когда мы развлекаемся. А когда понимаем, что недалеко и последний вздох – вот тут для нас Его стук, тут для нас его присутствие становится принципиальным. Поэтому нет ничего более христианского, чем пандемия. Ничего более душеспасительного, здравого, пробуждающего, просветляющего нас, чем те сложные испытания, в которых мы находимся.

Итак, мы рассмотрели три уровня метафизики чумы: экзистенциальный, философский, гегельянский  и христианский. Мне кажется, что об этом можно говорить много, думать об этом надо каждому, но, на мой взгляд, мы нащупали точку входа в метафизику чумы. Я думаю, что к этому и стоит возвращаться, об этом стоит думать и на этом нам следует остановиться

Мысли во время чумы № 5. Нергал и Эрра сообщают нам о важном

Сегодня я хотел бы обратиться к мифологическому сюжету о богах чумы.  В Месопотамской традиции такими богами были Эрра и Нергал. Считалось, когда начинался мор, когда случался падеж скота или такие эпидемии достигали людей, это означало, что происходит некая эпифания, обнаружение высшего божества, вторгшегося в мир людей.

Я хотел бы обратить внимание на эту странную особенность: происходит несчастье, что-то трагичное, гибнут люди, животные, отравляются реки, начинаются голод, страдание, нищета – и люди связывают это с Богом.

У древних евреев в монотеистической традиции считалось, что источником мора или чумы является единое божество – Яхве – который дает людям и благодатные дары, и наказывает, когда они отклоняются от Господних путей, когда они слишком погружаются в земные дела. За это библейский Бог и покарал жителей Содома и Гоморры и наслал Ноев потоп.

Происхождение чумы в политеистическом контексте – это некоторрая эпифания, явление божества, которое показывает, что человек смертен, слаб, жалок. Человек уже живет в мире праха. Боги Эрра и Нергал как раз напоминают: вы прах, вы прах от праха, ваша воля, наслаждения, чувство безопасности и радости ничто перед лицом божества. И если божество захочет, оно вернет вас в состояние ничтожности – вашего праха. Это в мифологическом контексте.

На самом деле боги чумы напоминают о масштабе человеческого, который несравнимо меньше масштаба божественного. Если мы присмотримся к библейским сюжетам, то окажется, что чума, эпидемия, мор имеют такую же функцию – Бог наказывает людей, демонстрируя их ограниченность, слабость. Собственно, так понимали эпидемию чумы или холеры в Средневековье – несмотря на то, что христианский Бог благ и не пожалел сына для спасения людей, и все же в некоторых случаях он жестокой педагогикой возвращает людей на правую стезю. Если люди не понимают по-хорошему, Бог начинает с ними взаимодействовать по-плохому, показывая истинный путь ко спасению.

Такая интерпретация сакральности язвы, эпидемии, мора, чумы имеет (и в христианском, и дохристианском – иудейском и даже политеистическом контексте) – обладает одной принципиальной особенностью: чума, стихийное бедствие, катастрофа имеют определенный смысл: когда человек слишком разрастается в своей человечности, слишком убеждается в своем всемогуществе и всесилии, когда слишком много о себе мнит – божество, которое находится на более высоком уровне бытия, сознания, могущества и власти, как бы возвращает человека к его позициям. Ты прах, будь скромен. Ты раб Господен, не поднимай бунт против Бога. Ты заключил с Богом альянс (в иудаизме), союз, завет, ты не должен восставать на высший, духовный небесный порядок. Ты должен соблюдать определенные правила (в тч, семейные, политические, государственные, иерархические, религиозные). А если ты говоришь, что ничего этого знать не хочешь, ты получаешь чуму. Можно было бы подумать, что чума праведников пощадит, а грешников подумать. На самом деле праведник не так и страдает во время чумы – он готов к смерти, ко служению Богу, он даже понимает, за что Господь карает человечество, и поэтому видит в этом проявление Божественной справедливости. Праведник укрепляется в своей праведности, когда приходят боги чумы или когда ее насылает единое божество.

А терапия направлена именно против грешника – он слишком много возомнил о себе, он посчитал, что так хорошо все понимает и так развита наука, что ему и Бог не нужен, он сам о себе может позаботиться. Это как раз грешный помысел – восстание против Бога – и возводится к норме чумой.

Чума имеет определенный смысл. Чума – это проявление трансцендентного, божественного, сакрального измерения в мире, который забывает об этом измерении. Соответственно, если мы сейчас вернемся к этому взгляду – к сакральности чумы – то мы можем правильно интерпретировать то, что с нами происходит с нами в эпидемию коронавируса. Ведь то же самое - чем мы отличаемся от других эпох? Наше человечество уповает на технологические возможности, считает, что может высчитать геном, что может организовать жизнь миллиардов людей на планете по одной и той же либеральной рыночной логике, что человечество может обойтись без Бога, без богов, без обряда, без церквей, без ритуалов – лишь на основании своего рассудка.

И вот приходит коронавирус, который говорит – ничего подобного. Друзья, вы никто, вы прах. Вы маленькие, грязные, слабые, охамевшие насекомые, которые возомнили о себе бог весть что… Возвращайтесь к вашей пропорции. Вспомните, что такое страх Господень, что такое бич Господень. Вы пригрешаете, преступаете те рамки, которые вам даны, нарушаете заветы, которые вам дал Бог. Вы выходите за положенные человечеству рамки. Вы увлечены дьяволом, сатаной, титанизмом – получайте коронавирус, чуму, наказание.

И это самая лучшая из педагогик – потому что если вы не обратились, я вас уничтожу, создам другое человечество, или вообще закончится мир.

Вот что говорит божественное начало чумы – это и есть дискурс, месседж, нарратив чумы. Прекратите быть теми, которыми вы были, вернитесь на пути Господни, вернитесь к тем масштабам, которые положены замному человечеству. Остановитесь, переосмыслите свое поведение.

Сегодня такое прочтение может быть в рамках христианской, исламской, иудейской традиции, других религий (буддизма, индуизма и пр). Но религиозное (в широком смысле) прочтение эпидемии коронавируса в основном миноритарно. Мы говорим о том, сколько нам нужно масок, сколько нужно аппаратов ИВЛ, как надо строить новые клиники и какие меры надо предпринимать, чтобы вирус не распространялся дальше, как спасать людей.

Вроде бы все хорошо. Но не кажется ли вам, что такое отношение только усугубляет наше положение – мы говорим, ой, нам это нипочем, мы с этим справимся, никакого бога нет и в помине, надо рассчитывать на свои силы, и надо справиться с чумой нашими человеческими силами. Но не усугубляем ли мы тем самым наше положение? Если допустить религиозное, метафизическое значение чумы, то разве это должно быть нашим ответом? Если у чумы есть смысл, если пандемия хочет показать, что мы двигались в неправильном направлении, что надо менять курс цивилизации, что мы слишком далеко зашли в вере в имманентное – мы уже даже в людей не верим, мы верим в предметы, в объекты, в технологии, в ИИ, в геномы, в некий совершенно развоплощенный рациональный технократический разум, который не человеческий и все больше напоминает сатану.

Интересно, что Нергал – бог чумы, классический бог аккадской мифологии – спускается в ад к царице ада Эрешкигаль – и угрожает отрубить ей голову. Фактически, она пытается его сделать своим пленником, но он достает свой меч, берет ее за волосы и говорит – а сейчас, свинина, я тебя прирежу. Тогда падшая на колени перед богом чумы Эрешкигаль говорит – тогда остается только просить взять меня в жены. Аккадские истории кончаются так. Но интересно, что бог чумы Нергал спускается в ад, чтобы поставить на место и упорядочить восставшую на божественный порядок госпожу ада.

Это очень важный миф. Чума приходит не просто так, она приходит для чего-то – чтобы мы смирились, чтобы наше земное, материальное начало вернулось к своему законному местоположению в иерархии существ.

Боги чумы учат нас смирению. Бог насылает чуму в монотеистических культурах, чтобы человек вспомнил, насколько он ничтожен и слаб. И если мы будем бороться с чумой ЧП, новым кол-м масок, ИВЛ, одними докторами – то мы как Эрешкигаль говорим, что мы не убеждены – мы победим чуму сами, мы не изменим нашего образа жизни, мы будем праздновать и жить как раньше  - только вот вернем капиталистическую экономику, наши секулярные ценности, наши развлечения, наш путь автономного человечества, наши исследования в области высоких технологий ИИ, мы продолжим модернизацию и цифровизацию нашего общества, мы нашлепаем в связи с эпидемией и карантином еще и чипы на руки, и таким образом преодолеем чуму сами.

Соответственно, мы просто сделаем нашу гибель неизбежной. Вот в чем дело. Бороться – да, преодолевать эпидемию – да, не дать ей распространиться – да. Но самое главное – если мы упустим, зачем чума, зачем коронавирус. И даже если нам удастся справиться без внутреннего изменения нашей жизни и общества – то не сделаем ли мы себе и всему человечеству только хуже?

Всего доброго, давайте подумаем об этом послании богов чумы в эпоху карантина…

 Приложение

Аккадский миф об Эрре

Таблица I

Царь всех обиталищ, творец вселенной….
Хендурсанга, сын Энлиля, первенец славный,
Носитель прекрасного скиптра, хранитель черноголовых, пастух человеков,
Ишум, чтимый резник, чьим рукам привычен грозный взмах оружья
И метание острых копий! Эрра, воитель богов, томится в жилище,
Жаждет сердце его затеять битву.
Он оружию велит: "Смажься смертным ядом!"
Сибитти, бойцам несравненным: "Обнажите оружье!"
А тебе он молвит: "На волю пойду я!
Ты - светильник, все на твой свет взирают,
Ты - предводитель, боги - твое войско,
Ты - широкий меч, убийца многих!"
"Эрра, вставай! Как страну ниспровергнешь,
Сколь твой дух взвеселится, возликует утроба!"
Как у сонного, у Эрры ослабли руки.
Своему сердцу он молвит: "Встать ли мне, лежать ли?",
Он оружию велит: "В ножнах оставайся!",
Сибитти, бойцам несравненным: "В жилище вернитесь!"
Пока ты не поднимешь, он пребудет на ложе,
С супругою Мами предаваясь усладам,
О Энгидуду, владыка, в ночи бродящий, государей наставник.
Кто дев и юношей направляет ко благу, как день им светит!
У Сибитти, бойцов несравненных, иная природа,
Их рожденье дивно, страх они внушают,
Их вид ужасен, смерть - их дыханье,
Боятся люди, приблизиться не смеют.
Ишум - дверь, что для них закрыта!
Ану, царь богов, обрюхатил землю -
Семь богов она породила, он нарек их Сибитти.
Пред ним они встали, он назначил им судьбы.
Одного он призвал и дает повеленье:
"Где б ни буйствовал ты, соперника не встретишь!"
Молвит он второму: "Как огнь сожигай, полыхай, как пламя!"
Третьего заклинает: "Уподобься льву, тебя узревший да сгинет!"
Четвертому молвит: "От взмаха твоего оружья гора пусть рухнет!"
Пятому молвит: "Дуй, словно ветер, возмути всю землю!"
Шестому велит: "Рази налево и направо, никого не милуй!"
Седьмого змеиным ядом снабдил: "Истребляй живущих!"
Как назначил судьбы всем Сибитти Ану,
Эрре, воителю богов, он их отдал: "Пусть идут с тобой рядом.
Когда надоест тебе человеческий гомон
И ты пожелаешь свершить расправу,
Перебить черноголовых и стада Шаккана, -
Да станут они твоим грозным оружьем, да идут с тобой рядом!"
Они свирепы, их оружье подъято,
Они молвят Эрре: "Вставай! За дело!
Что сидишь ты во граде, как хилый старец,
Что сидишь ты дома, как слабый ребенок!
Как не знающим воли, нам ли есть пищу женщин?
Нам ли в страхе дрожать, как несведущим в битве?
Уйти на волю - для мужчины праздник.
Даже князю во граде не снискать пропитанья,
Забранят его люди, он посмешищем станет,
Как он руку протянет уходящим на волю?
Пусть даже крепок сидящий во граде,
Над ходящим на волю как верх возьмет он?
Хлеб пусть в граде обилен, не сравнится он с зольной лепешкой,
Сладкое цеженное пиво с водой бурдюка не сравнится,
Пышный дворец не сравнится с походной палаткой!
Эрра-воитель, ступай на волю, взмахни оружьем,
Север с югом твой клич да приведет в содраганье,
Игиги пусть слышат и возносят твое имя,
Ануннаки пусть слышат и страшатся твоей славы,
Боги пусть слышат и склоняются под твое иго,
Цари пусть слышат и склоняются пред тобою
Страны пусть слышат и шлют тебе дани,
Демоны пусть слышат и являются добровольно,
Сильный пусть слышит и закусит губы,
Лесистые горы пусть слышат и обрушатся их вершины.
Волны моря пусть слышат и, всколыхнувшись, губят свое богатство,
В чаще густой стволы да обнажатся,
В зарослях непроходимых да сломится тростник их,
Люди да устрашатся, да утихнет их гомон,
Звери да содрогнутся, да вновь станут глиной,
Боги, твои предки, да видят, да восславят твою доблесть.
Эрра-воитель, что оставил ты волю, сидишь во граде?
Стада Шаккана и звери нас презирают.
Эрра-воитель, тебе мы молвим, будь не во гнев наше слово:
Прежде, чем вся страна над нами вознеснтся,
Пожалуй, ухо склони к реченьям нашим.
Ануннакам, любящим блаженную тишь окпжи услугу,
Из-за гомона людского им сон не приходит!
Жизнь страны, луга, стада наводняют,над полем своим горько плачет пахарь,
Стада Шаккана лев и волк истребляют,
Пастух из-за овец днем и ночью не ложится, к тебе он взывает.
А мы, знатоки перевалов горных, о походах забыли,
На доспехи наши легла паутина,
Верный лук изменил нам, стал нам не под силу,
У острой стрелы наконечник погнулся,
Наш кинжал без убийства заржавел!"
Услышал их воитель Эрра,
Речь Сабитти ему, как елей приятна.
Он уста отверз, Ишуму вещает:
"Почему ты молчишь, все это слыша?
Проложи мне путь, в поход я отправлюсь!
Сабитти, бойцы несравненные, порождение Ану,
Мое грозное оружье, пусть идут со мной рядом,
Ты ж вперед ступай или следуй за мною".
Ишум услышал такие речи,
Состраданьем охвачен, он молвит воителю Эрре:
"Владыка, зачем на богов ты злое замыслил.
На погибель страны, на людей истребленье безвозвратно ль ты злое замыслил?"
Эрра уста отверз и вещает,
Советнику Ишуму так говорит он:
"Внемли, о Ишум, речь мою слушай,
Обо всех живущих, кому просишь пощады,
О предводитель богов, чьи советы ко благу!
Я на небе тур и лев на земле я,
В мире я царь, средь богов я грозен.
Средь Игигов отважен, среди Ануннаков всесилен,
Для гор - таран, для дичи - охотник,
В тростниках я огонь, в лесу я секира, в походе - знамя.
Я вею, как ветер, гремлю грозою,
Как солнце озираю окружность вселенной,
В степь выхожу я диким муфлоном, брожу по пустыням, не строю жилища.
Все боги боятся схватки со мною,
Но черноголовые люди мною пренебрегают!
Поелику они не страшились моей славы,
И Мардука слово отвергли, поступали по своей воле,
Сам я сделаю гневным Мардука, государя, подыму его из жилища, людей ниспровергну!"
Воитель Эрра к Шуанне, граду царя богов, обратился,
В Эсагилу, Храм Небес и Земли, вошел, перед ним предстал он,
Уста он отверз, царю богов он вещает:
"Что с ризой твоей, подобающей владыке, что сияла, как звезды? Она загрязнилась!
И с тиарой власти твоей, что озаряла Эхаланки,
                                   словно Этеменанки? Она загрязнилась!"
Царь богов уста отверз и вещает,
Эрре, воителю богов, он слово молвит:
"Воитель Эрра, что до дела, которое свершить ты намерен,
Я был некогда гневен, из жилища вышел - потоп устроил,
Из жилища вышел - уставы небес и земли отменил я.
Небеса всколыхнулись, сместились созвездья, я назад не вернул их.
Преисподняя вздрогнула - урожаи уменьшила пашня, не собрать и налога!
Уставы небес и земли ослабли - родники оскудели, половодья упали.
Обернусь, погляжу, - насытится нечем.
У тварей живых уменьшилось потомство,- я не вмешался,
Пока, словно пахарь, в горсть не взял я их семя.
Дом я построил, в нем поселился.
Ризу же мою потоп окатил, и она загрязнилась,
Просветлить мой облик, очистить одежды велел я Гирре.
Как просветлил мои ризы, окончил он дело,
Я тиару власти одел, к себе возвратился, -
Гневен мой лик и взгляд мой грозен.
На людей, переживших потоп и все это видавших,
Не поднимешь ли оружье, не истребишь ли остаток?
Их мудрецов я отправил в бездну, не велел возвращаться,
Камень-дерево и янтарь я спрятал, куда - никому не поведал.
Что до дела, о коем сказал ты, воитель Эрра,-
Где же камень-дерево, плоть богов, украшенье царя вселенной,
Чистое дерево, высокий герой, достойный власти,
Что средь моря широкого на сто поприщ воды простирает корни до преисподней
А вершину вздымает до неба Ану?
Где блестящий лазоревый камень, что я изберу для тиары?
Где Нинильду, великий резчик, воплотитель моей небесности,
Обладатель златого резца, знаток искусства, которое он как день просветляет,
К моим стопам заставляет склониться?
Где Гушкинбанда, творец богов и людей, чьи чистые руки?
Где Нинагаль, обладатель молота и наковальни,
Кто твердую медь жует, словно кожу, вещей созидатель?
Где отборные камни, порожденье широкого моря, украшенье тиары?
Где семь мастеров из Бездны, священные рыбы "пураду"
Чья премудрость, как Эйа, владыка их, совершенна, очистители моего тела?"
Услыхав его приблизился воитель Эрра,
Уста он отверз, государю Мардуку он вещает:
………………….
…..его ……………….я заставлю подняться
Сверкающий янтарь…….его……….я заставлю подняться.
Когда Мардук все это услышал,
Уста он отверз, вещает воителю Эрре:
"Коль поднимусь я из своего жилища, устав небес и земли ослабнет,
Поднимутся воды и сметут они землю,
Светлый день омрачится и тьмою станет,
Ураган разразится и задует звезды,
Злой ветер нагрянет, затмит он зренье всему живому,
Демоны поднимутся, людей охватит ужас:
Тот, кто обнажен противостать им не сможет,
Ануннаки поднимутся, истребят живущих, -
Пока не взмахну оружьем, кто вспять обратит их?"
Воитель Эрра, это услышав,
Уста отверз, государю Мардуку он вещает:
"Государь Мардук, пока в тот дом не войдешь,
А Огнь одежды твои не очистит и к себе ты не вернешься,
До тех пор буду править, укреплю уставы земли и неба,
Поднимусь в небеса. Дам приказ Игигам,
В Бездну спущусь, подчиню Ануннаков,
В Страну без Возврата верну демонов злобных,
Над ними взмахну моим грозным оружьем.
Злому ветру, как птице, сломаю крылья.
К дому, куда войдешь ты, государь Мардук,
По бокам ворот Ану и Энлиля, как быков положу я".
Услышал это государь Мардук,
Речи Эрры ему приятны.
Поднялся он из своего неприступного жилища,
К жилищу Ануннаков свой лик обратил он.

Таблица II

В Эмеслам вошел он, вступил в жилище,
Сам себя вопрошает в этом деле, -
Его сердце гневно, не дает ответа.
Снова он его вопрошает:
"Положи мне путь, в поход я отправлюсь,
день наступил, настало время!
Я скажу - и Шамаш лучи уронит,
Сина лицо я закрою ночью,
Ададу скажу: "Тельцов отзови-ка,
Облака прогони, убери дождь со снегом!"
Мардуку и Эйе принесу известье:
"Рожденный в дождливый день, будет в засуху похоронен,
Ушедший по течению воды, вернется пыльной дорогой".
Царю богов я скажу: "Обитай в Эсагиле,
Что велел ты - я свершу, исполню приказ твой,
Как взмолятся черноголовые, их молитвы отвергни!"
Сокрушу я страну, обращу в руины,
Города разрушу, превращу в пустыню,
Моря всколыхну, истреблю их богатства,
Искореню болотные заросли, спалю их как Гирру,
Ниспровергну людей, погублю все живое,
Никого не оставлю, даже на семя!
Скот и зверье не пущу на пажить.
Подниму я общины друг против друга,
Сын отца возненавидит, не даст ему покоя,
Мать, улыбаясь, будет строить дочери козни.
В обитель богов, куда злому нет входа, введу злодея,
В обитель государей всею проходимца.
Зверей подводных заставлю подняться,
Где увидят их - опустеет город,
Горных зверей заставлю спуститься,
Где ступят они - будет место пусто,
Зверей степных без числа пущу по стогнам града,
Приметы сделаю дурными, святилища приведу в запустенье,
В обитель богов высокую я впущу Сангхульхазу,
Пышный царский дворец обращу в руины,
Шум людей прекращу, отниму у них радость,
Как костер, вражда запылает на месте дружбы….

Таблица III

У заступника доброго душу исторгну,
Злого убийцу над всеми возвышу,
Изменю сердца людские: отец не услышит сына,
Матери дочь скажет злобное слово,
Злые речи вложу в них, забудут бога,
На богиню свою изрыгнут кощунство,
Подниму разбойников, прегражу дороги,
Среди города люди станут грабить друг друга,
Лев и волк истребят Шакканово стадо,
Разозлю Нинменнанну, прекращу рожденья,
Детского плача не дождется нянька,
В полях заглушу восклицанья "Алала!"
Пастух и подпасок покинут загоны,
Сорву одежды с тела людского,
Мужа нагим пущу бродить по стогнам,
Без одежды отправлю в обитель мертвых,
Муж ради жизни своей жертвенной овцы не отыщет,
Государь для оракула Шамаша не отыщет ягненка,
Больной не добудет мяса для жертвы

"Проложи мне путь, в поход я отправлюсь,
Сибитти, бойцы несравненные, порождение Ану,
Мое грозное оружие, пусть со мной рядом,
Ты же вперед ступай или следуй за мною!"
Ишум заслышал такие речи,
Состраданьем охвачен, себе он молвит:
"Горе людям моим, на кого Эрра рассержен и гневен,
На кого Нергал-воитель, словно бурю сраженья, напускает Асакку,
Как при убиении побежденного бога, рука их не дрогнет,
Как для связывания злобного Анзу, их сеть распростерта!"
Ишум уста отверз и вещает,
Воителю Эрре так говорит он:
"Зачем на богов и людей ты злое замыслил,
Черноголовым на гибель безвозвратно ль ты злое замыслил?"
Эрра уста отверз и вещает,
Советнику Ишуму так говорит он:
"Ты знаешь Игигов решенье, совет Ануннаков,
Черноголовым даешь ты приказы, даруешь мудрость.
Так зачем говоришь ты, словно невежда,
Советы даешь, будто Мардука слова не знаешь!
Царь богов жилище свое покинул -
Из множества стран устоит ли какая?
Снял он тиару своей власти -
Государи и цари, как рабы, свой долг забыли.
Развязал он повязку -
Связь богов и людей прервалась, скрепить ее трудно.
Страшный Гирру, как день просветлил его ризы, пробудил его грозные блески.
Он десницей схватил булаву, свое великое оружье,
Грозен взор Мардука-государя!
Что ты мне скажешь в их защиту,
О Ишум, премудрый советник богов, чьи советы - ко благу?
……………………………………….
Мардука слова тебе не по нраву!"
Ишум уста отверз, вещает воителю Эрре:

Ишум уста отверз, вещает воителю Эрре: "Воитель Эрра, узду небес ты держишь, Всей земли ты владыка, страны хозяин, Ты колышешь море, равняешь горы, Людей ведешь ты, зверей пасешь ты, А Эшерре ты славен; в Энгурре державен, Шуану ты блюдешь, Эсагилой правишь, Всю мощь богов ты собрал, тебе повинуются боги, Игиги боятся, Ануннаки страшаться, Твоим решеньям внемлет Ану, Эллиль тебя любит, без тебя нет битвы, Без тебя нет сраженья, Тебе принадлежат войны доспехи! И еще говоришь в своем сердце:" Вот, меня презирают!"

Таблица IV

"Это ты, воитель Эрра, слова Мардука не боишься!
Связь всех стран в Димкуркурре, граде царя богов, развязал ты,
Изменил своей божественности, уподобился людям.
Оружием взмахнул ты, вышел на стогны,
В Вавилоне, как градорушитель, говорил надменно.
Вавилоняне, что, словно тростинки, начальника не знают, вкруг тебя собрались,
Не знавший оружия свой меч обнажает,
Не знавший стрел напрягает лук свой,
Не знавший свары вступает в битву,
Не знавший силы летает, как птица,
Слабый силача побеждает, быстроногого обгоняет калека,
Правителю, пекущемуся о святынях, говорят предерзкие речи,
Врата Вавилона, реку их богатства, своими руками они заграждают,
На святилища Вавилона, как вторгшийся враг, бросают пламя,
И ты - их предводитель, ты стал во главе их!
На Имгур-Эллиль направляешь стрелы, "Увы!" - говорит мое сердце.
Мухры, начальника врат, кровью мужей и дев запятнал ты жилище.
Эти вавилоняне - птицы, а ты их ловушка,
Ты гонишь их в сеть, ловишь их, истребляешь, воитель Эрра.
Ты покинул город, вышел наружу,
Принял облик льва, вступил в палаты.
Войско видит тебя, оружием машет.
Гневно сердце правителя, отмстителя Вавилону.
Как идущий в набег отдает он приказы,
Предводителя войска ко злу склоняет:
"В этот город шлю я тебя, человече!
Богов не страшись, людей не бойся,
От мала до велика предай всех смерти,
Не щади ни детей, ни грудных младенцев.
Разграбь нажитое добро Вавилона!"
Войско царское выстроилось, в город вступило,
Стрелы горят, обнажены кинжалы.
Людей посвященных ты заставил носить оружье - мерзость для Дагана и Ану,
Как сточную воду, их кровь ты пролил на стогнах,
Вскрыл им вены, окрасил реки.
Мардук, великий владыка, увидел, "Увы!" - воскликнул, стеснилось его сердце,
На устах его - неотменимое проклятье.
Он поклялся не пить речную воду,
Он боится их крови, не хочет войти в Эсагилу.
"Увы, Вавилон, чью вершину уподобил я пышной пальме, - растерзал ее ветер!
Увы, Вавилон, что, словно кедровую шишку, зерном я наполнил, -
                                          не насытится мне им!
Увы, Вавилон, что возделал я, словно сад цветущий, его плодов не видать мне!
Увы, Вавилон, что словно печать из янтаря, я повесил на шею Ану!
Увы, Вавилон, что, словно Таблицы Судеб, в руках держал я, никому не вверяя!"
И так еще молвил государь Мардук:
……….от прошлых дней ……………….
Отплывший от пристани переправится пешим.
Пусть даже цистерна глубиною в канат, в ней человек не насытит душу.
На просторе широкого моря - на тысячу поприщ - рыбак свой челн шестом будет двигать.
Что до Сиппара, вечного града, коего владыка богов по любви своейне выдал потопу, -
Против воли Шамаша ты разрушил его стены, снес укрепленья.
Что до Урука, обители Ану и Иштар, града иеродул, блудниц и девок,
У кого Иштар мужей отняла и они себе лишь подвластны,
Где сутии и сутийки возглашали кличи, -
Прогнали из Эанны певцов и танцоров,
Чью мужественность людям на страх, Иштар в женственность обратила,
Носителей кинжалов и бритв, ножей и каменных лезвий.
Что на радость Иштар нарушают запреты:
Правителя злого, что не ведает пощады, ты поставил над ними,
Угнетает он их, не блюдет порядков.
Разгневалась Иштар, на Урук обратилась,
Наслала врагов, как зерно водой, страну разметала.
Жители Даксы из-за разрушенного Эугаля непрестанно рыдают -
Ворог, насланный тобой, остановится не хочет
Иштаран вторит словами:
"Город Дер обратил ты в пустыню,
Его людей взломал, как тростники,
Как пену на воде, заглушил их гомон.
И меня не оставил в покое, сутиям выдал.
И я из-за Дера, моего града,
Правый суд не могу вершить, ни давать для страны решенья,
Повеление дать, ниспослать премудрость!
Люди правду забыли, к насилью пристали, справедливость покинули, служат злому.
На одну страну семь ветров направлю:
Кто в резне не умрет - умрет от мора.
Кто от мора не умрет - враги в плен угонят,
Кого в плен не угонят - прикончат злодеи,
Кого злодеи не прикончат - царский меч настигнет,
80. Кого царский меч не настигнет - князь ниспровергнет,
Кого князь не ниспровергнет - Адад прочь смоет,
Кого Адад не смоет - похитит Шамаш,
Кто выйдет наружу - унесет его ветер,
Кто спрячется в доме - поразит злой демон,
Кто уйдет на холмы - погибнет от жажды,
Кто спустится в долину - в воде погибнет!
Холмы и долы ты равными сделал.
Правитель города матери молвит:
"В день, когда родила ты меня, мне б в утробе остаться,
Испустить бы нам дух, умереть вместе!
Ибо ты дала меня граду, чьи разрушены стены,
Его люди - как дичь, их бог - охотник,
Крепка его сеть, муж ее не избегнет, умрет злою смертью!"
Кто сына родил: "Вот мой сын! - промолвил. -
Я взращу его, он добром отплатит", -
Я сына убью. Пусть отец хоронит,
А потом и отца - пусть лежит без могилы.
Кто построил дом и сказал: "Вот жилище,
Его я построил, в нем отдохну я,
В день судьбы моей я здесь успокоюсь", -
Того я убью, жилище разрушу,
А потом руины отдам другому.
Воитель Эрра! Правого предал ты смерти
И неправого предал ты смерти,
Кто перед тобой повинен, предал ты смерти,
Кто перед тобой не повинен, предал ты смерти,
Эна, спешащего с божественной жертвой, предал ты смерти,
Дворцового евнуха, слугу царя, предал ты смерти,
Старцев у порога предал ты смерти,
Малых девочек в покоях предал ты смерти,
Но никакого не обрел покоя.
В своем сердце ты молвил:"Пренебрегают мною!"
Так молвишь ты в сердце, воитель Эрра:
"Ниспровергну сильных, запугаю слабых,
Полководца убью, обращу его войско в бегство,
Храмов святыни, стен зубцы разрушу, погублю красу града.
Вырву причальный столб, пусть корабль унесет теченье,
Сломаю кормило - не достигнет он брега,
Выдерну мачту, разорву снасти.
Груди иссушу - не выживет младенец,
Засорю родники - не наполнит каналы вода изобилья,
Сотрясу преисподнюю, раскачаю небо,
Истреблю блеск Шульпаэ, сгублю звезды на небе,
Корни дерева подрежу - засохнут побеги,
У стены подрою основу - рухнет верхушка,
Вступлю в жилище царя богов - решений больше не будет!"
Как услышал его воитель Эрра -
Ишума речь, как елей ему приятна,
И так промолвил воитель Эрра:
"Приморец - приморца, субарей - субарея, ассириец - ассирийца,
Эламит - эламита, кассит - кассита,
Сутий - сутия, кутий - кутия,
Лулубей - лулубея, страна - страну, община - общину,
Семья - семью, человек - человека, брата - брат
Да не пощадят, да истребят друг друга!
А затем да воспрянут аккадцы! И всех одолеют, всеми будут править!"
Воитель Эрра советнику Ишуму молвит слово:
"Ишум, ступай, что ты сказал - исполни!"
Ишум к Хехе, к горе обратился,
Сибитти, бойцы несравненные, вокруг него собрались.
К горе Хехе подошел воитель,
Руку занес и разрушил гору,
Гору Хехе сравнял с землею,
Выкорчевал деревья в лесу кедровом,
Словно Ханиш прошел - такой стала чаща;
Города он разрушил, обратил в пустыню,
Горы унес, уничтожил их живность,
Моря всколыхнул, истребил их богатства,
Искоренил тростниковые заросли, сжег их как пламя,
Проклял стада, обратил их в глину.
Когда Эрра успокоился, вошел он в свое жилище.

Таблица V

Когда Эрра успокоился, вошел он в свое жилище.
Боги все вместе в лицо ему глядели,
Игиги и Ануннаки в трепете предстали.
Эрра уста отверз, всем богам вещает:
"Умолкните все, моей речи внемлите!
Правда, я сам в дни прежних грехов замыслил злое,
Мое сердце было гневно, я людей повергнул,
Как наемный пастух, вожака я похитил из стада,
Как неопытный садовник, слишком много я срезал,
Как вторгшийся враг, злого и доброго истреблял без разбора.
Из пасти льва не вырвать добычу,
И где один впал в ярость, там другой не советчик!
Без советника Ишума, что бы случилось?
Попечитель ваш, ваш священник где был бы?
Где жертвы? Благовоний вы бы не вдыхали!"
Ишум уста отверз и вещает,
Воителю Эрре так говорит он:
"Внемли, о воитель, речь мою слушай.
Довольно, успокойся, мы все - твои слуги.
В день гнева твоего, кто тебе противостанет!"
Услыхал его Эрра, лик его озарился,
Как светлый день, черты его сияют,
Он вошел в Эмеслам, вступил в жилище,
Ишума зовет, дает предзнаменованье,
О рассеявшихся аккадцах дает повеленье:
"Пусть люд малочисленный размножится снова,
Пусть все невозбранно ходят по дорогам,
Слабый аккадец могучего сутия да повергнет,
Один семерых, как овец, да погонит!
Города их - в руины, а горы обрати в пустыню,
Их богатый полон приведи в Шуанну,
Гневных богов страны успокой в их жилищах,
Шаккана и Нисабу верни на землю.
У гор их богатства, у морей возьмите их дани,
С полей, разоренных мною, соерите опять урожаи.
Все градоправители знатную дань да принесут в Шуану,
У храмов. Что я разрушил, да вознесутся вершины, как восходящее солнце,
Тигр и Евфрат да приносят обильные воды,
Попечителю Эсагилы и Вавилона все градоправители да принесут, что должно!"
На бессчетные годы владыке Нергалу и воителю Ишуму слава!
Как прогневался Эрра, к страны разоренью
И к людей истребленью свой лик склонил он,
Но советник Ишум его успокоил, и спаслись остатки -
Кабтилани-Мардуку, сыну Дабибу, что составил это писанье,
Он явил в ночном сновиденье. Поутру повторил, ничего не забыл он,
Ни одной строки туда не прибавил.
Эрра услышал и дал одобренье,
Советнику Ишуму это приятно,
Все боги с ним вместе это хвалили.
И так промолвил воитель Эрра:
"У бога, что почтит эту песнь, - изобилие храм наполнит,
Кто ею пренебрежет - обонять благовоний не будет!
Царь, имя мое произнесший, пусть правит вселенной,
Государь, возгласивший славу мою. Соперника да не встретит!
Певец, поющий ее да не умрет злою смертью,
Государю и царю его слово будет угодно!
Писец, что ее заучил, вражьей земли избежит, а в своей почитаем будет.
Собранью ученых, где чтут мое имя, я дам премудрость!
К дому, хранящему эту табличку, - пусть Эрра гневен, пусть грозны Сибитти, -
Не приблизится гибельный меч, благополучен он будет!
Эта песнь, да пребудет всегда, да утвердится навечно,
Да услышат ее все страны, да почтут мою доблесть,
Да узнает ее весь мир, да вознесет мою славу!

Мысли о Фуко "Надзирать и наказывать".

Синтез врача, палача и психиатра.

Поляризация человека на рационального диктатора и иррационально выживающее животное.

Потеря статуса при Чрезвычайном Положении.

Пандемия и дегуманизация. 

Здравствуйте, вы смотрите программу из цикла «Мысли во время чумы». 

Сегодня я хотел бы порассуждать на тему Мишеля Фуко – «Надзирать и наказывать». Тезис известный, в книге много смыслов – это классика современной философии. 

Мишель Фуко, французский философ, разбирая историю пенитенциарных учреждений, обращает внимание на то, что уже в начале Нового Времени, в эпоху секулярной буржуазной культуры, существовало сближение между людьми, представляющих преступников, и больными. 

Преступником считался не просто человек в полном здравии и сознании осуществивший негативное воздействие, а помеченный темным духом. В преступнике было что-то абнормальное в глазах этого общества. Но абнормальность болезни, например – зараженность холерой, чумой или иным неизлечимым заболеванием – рассматривалось как преступление. Физическая патология и проблема со здоровьем или моральная патология и совершение преступления сближались в сознании людей, что приводило к изоляции и преступников, и больных. 

Далее, интересно, как Фуко рассматривает организацию практики ранней психиатрии. Если в средневековье человек, страдавший психическим заболеванием, считался одержимым духами – поэтому применение к нему физического насилия считалось способом изгнания злых духов – то по мере перехода к секулярной, буржуазной, материалистической культуре это трансцендентное измерение злого духа исчезло. Но практика наказания душевнобольных осталось – психически больных людей лечили с помощью пыток.

Важно: Фуко говорил, что одна из базовых идей Иеремии Бентама (другого философа, основателя утилитаризма) заключалась в создании паноптикума – территории, в которой за преступниками можно было наблюдать, надзирать. Поскольку они находились со всех точек зрения в окружении стеклянных, но непроницаемых стен. Идея постоянного надзора над изолированной части населения, которая подвергается периодическим наказаниям и которая в принципе находится в местах отбывания наказания, эта идея прозрачности разбирается Фуко как одна из важных форм наказания через прозрачность, транспарентность, лишение частного и приватного. Человек проходит наказание в идеальной тюрьме Бентама за счет того, что он постоянно на виду, и надзиратели имеют возможность наблюдать за ним в любой момент времени. 

Это унижает человека, это полностью низводит его до состояния физико-биологического существа. Это лишает его гражданского, общественного изменения. Человек становится куском физиологической плоти, над которым ведется наблюдение так же, как мы рассматриваем животных в зоопарке. 

Тут мы приходим к самому началу: с преступниками сближались больные, безумные, зараженные (прокаженные, носители чумы). Тогда, с точки зрения Фуко, возникает интересная идея: о едином корне репрессивной психиатрии, современной клиники и тюрьмы. Все эти три феномена – психическое заболевание, неизлечимая болезнь, передающаяся другим людям, и преступления – сближаются, размещаются в истоках Нового времени в одном пространстве и на одной территории, идеалом которого является наблюдение за всеми – психическими болезнями, заразными и преступниками. В конечном итоги, все они были изгоями, которых было необходимо локализовать и наблюдать, не выпускать за пределы. Отсюда, с тз Фуко, и карательные практики современной медицины: в каком-то смысле та боль, которую причиняют врачи и мы списываем (потом будет лучше – поболит, зато потом будешь здоровым) – это идея рационализации неких специфически организованных практик пыток, которыми занимались в средневековье психиатры в ходе лечения психически больных, которые совершенно оправданны в ходе дознания в современных тюрьмах, но которые применялись и к неизлечимо больным. 

Этот скальпель медика – на самом деле, не просто инструмент для важной аккуратной операции по спасению, но и инструмент пытки. 

Потом это разошлось на 3 инстанции – дома для умалишенных переросли в психиатрию, а заразные заболевания стали лечить через прививки и постепенно с этим справились, а преступники шли в своем направлении. Параллельно во всех 3 формах происходило сокращение использования физического насилия – сокращалось насилие в психиатрических практиках, старались обезболивать сложные медицинские операции, и запрещали пытки в тюрьме.

Но при этом интересно, что общая идея отождествления всех трех и помещение под надзор и постоянное наблюдение фактически сводило их человеческое достоинство к новому состоянию. Кем было, задается вопросом Фуко, это население паноптикума? Кем они себя ощущали, находясь под постоянным наблюдением, подвергаясь постоянным пыткам? Они уже не были людьми – они уже забывали свои имена. Этот синтез преступника, умалишенного и прокаженного, страдающего неизлечимой заразной болезнью, представляло существо, которое представляло собой тотального изгоя. Такое существо, помещенное в изолятор, в паноктикум, утрачивал все человеческие свойства. Он был куском опасной, ядовитой, агрессивной плоти, которая формально выполняла все человеческие функции, но уже не была человеком. 

Так зарождалось, согласно Фуко, представление о Другом – не таком как мы, со статусом, со свободой, с частной собственностью, с правом на приватную жизнь, с именами, правами, обязанностями и достоинством. А на том конце – в центре, за стеклом, люди-животные, наши темные двойники, у которых плоть такая же, физиология такая же, базовые потребности такие же, но всего остального они лишены. 

Эту идею позже итальянский философ Джорджо Агамбен назвал «голой жизнью» - с его тз, это применялось в нацистских лагерях, когда люди постепенно под постоянным движением утрачивали все свои качества и превращались в биоматериал, биомассу. И сами они обретали какое-то сознание внутри этой «голой жизни».

Когда приходит ЧС, эпидемия, мы возвращаемся к этому архетипу. Посмотрите, как проходит наш карантин: тут же резко усиливается наблюдение, кто-то видит дроны, которые кружат, словно «1984» Оруэлла, включается система распознавания лиц, запрещено собираться более чем одному человеку, вводятся такие инструменты, которые помещают нас в паноптиком Бентама. То есть, считается, что в полной мере это оправдано в отношении тех, кто уже заражен – но поскольку зараженным может стать тот, кто еще не заражен, то на всякий случай к нам применяется медицинско-репрессивная система. 

С тз Фуко («Надзирать и наказывать») врач, психиатр и тюремщик – по сути, один и тот же тип. Кажется, что один наказывает, другой лечит, а третий помогает справиться с заболеванием, но на самом деле все они устанавливают некие механические, отвлеченные от нас нормы. И как только мы соскальзываем с нашей гражданской позиции, мы оказываемся в положении биологической голой жизни, где от нас остается только материальный, телесный функционал. В этом качестве мы становимся объектами: в ограничении на передвижении, как объекты наблюдения. И, в конечном итоге, мы утрачиваем все связи с людьми. Постепенно это может проецироваться на нас: мы видим, что происходит в США, когда к людям, которые подозреваются в том, что они заражены коронавирусом, проявляется отношение как к собакам, пришельцам, другим – в худшем смысле гигиенического расизма. И тут мы, на карантине, сами частично внутри паноптикума, в нас вселяется доктор, полицейский, военный, психиатр, и мы начинаем гнать этих людей (или подозреваемых) и обращаться с ними так же, как садисты-нацисты в концлагере. В нас просыпается инстинкты «надзирать и наказывать».

Это очень темные и страшные результаты пандемии. И коронавирус многообразен – он привносит новые мысли и оживляет многие архетипы. Но оживляя эти архетипы, мне кажется, он пробуждает в нас страшные и очень сильные, глубоко укорененные стороны. 

Если бы мы знали, насколько глубоко коренится в нас это желание – надзирать и наказывать – с другой стороны, это готовность себя при определенных обстоятельствах признать лишь «голой жизнью», когда все наши физиологические требования, желания и инстинкты просто поражены – даже желание дышать или иметь минимальную свободу , передвигаться, - все это поставлено под жесткий контроль.

 То есть, на этих двух полюсах (надзирать и быть надзираемым, наказывать и быть жертвой, становиться больным и быть доктором) – в этот момент мы выходим за пределы человеческого. 

Призывать, говорить «давайте будем людьми» - да, это правильно, кто-то должен призывать…  Но если мы надеемся, что увещеваниями – не теряйте человеческого достоинства, не демонизируйте заболевших, не относитесь к другим как к потенциальному вирусоносителю, не скатывайтесь до скотского состояния в борьбе за припасы или перед ужасом потерять работу – эти слова ни на кого не подействуют. Фуко описал что-то, что находится глубже, чем социальные нормы. Он описал даже не столько зверя в нас – но механизм. Две части человеческой природы – животная и механистическая – сегодня мы должны и можем осмыслить как «не мы».

Мы не «голая жизнь», мы не садистический надзиратель – врач. Мы какие-то другие. Какие мы другие, где лежит корень нашей человечности – это все проявляется в чрезвычайных обстоятельствах.

Пока (особенно у нас) до полного расслоения на охотников и жертв, палачей и казнимых  еще не дошло. У нас еще остались солидарные связи. Но если ситуация с пандемией прогрессировать, эти полюса будут еще более четко фиксироваться. Не так просто уйти от этого – заклинание «мы же не они, мы не такие плохие, мы не то что в средневековье или новое время, мы не то о чем пишет Фуко» - это не работает. Лучше найти в себе то, что созвучно этим архетипам. Вот тогда мы сможем их преодолеть. Лучше смотреть правде в глаза – и относительно нашей природы тоже. В нашей человеческой структуре есть надзирать и наказывать. У нас есть полюс врача-палача и полюс жертвы, бьющейся за физическое выживание, за отправление физических нужд любой ценой, готовое утратить всякое человеческое достоинство, чтобы получить еды, воды, здоровья, дыхание, готовое продать за это все и отказаться от всего. Эти две стороны в нас есть –  и это в значительной степени наш портрет, но это не вся правда о нас. 

Вирус и пандемия требуют, чтобы мы вспомнили всю правду о нас – и то, кем мы являемся, чем мы никогда не хотели признать – но сейчас нам это покажут, это страшная картина, - но и одновременно найти точку опоры по ту сторону обоих полюсов. И вот там, и только там, за пределами надзирать и наказывать, живет настоящий человек, настоящая солидарность, настоящая любовь и дружба, настоящее человеческое достоинство – не во внешних социальных формах, которые сейчас поляризируются на два отвратительных архетипа – господина и раба. Человек находится где-то в третьем месте – он и не господин, и не раб. Он что-то другое. 

И здесь, боюсь, здесь светской и секулярной этики и морали будет недостаточно – мы должны обратиться к религии, где все и начинается. С тз религии – человек это бессмертная душа, помещенная в довольно проблематичные условия земного существования. Временного, мгновенного, но принципиально важного для очень долгой посмертной, бесконечной, бессмертной судьбы.

Всего доброго, вы смотрели очередную беседу из цикла «Мысли во время чумы».

Оставайтесь дома. Что это значит с точки зрения Прокла?

Момент возврата | Человек как перевод строки | Куда мы бежим? | Почему прогресс - это упадок?

Сегодня я хотел бы поговорить о неоплатоническом прочтении карантина. Я имею в виду эту необходимость, с которой, наверное, столкнулись сегодня мы все: «необходимо оставаться дома и никуда из дома не выходить». Это совершенно неестественное состояние для всех, кроме, быть может, ученых, которые и так никуда не выходят, живя в мире своих мыслей (им все равно куда ходить, кто с ними находится, потому что живут они в своем внутреннем мире). Но для всех остальных же это очевидный удар: отсюда отдавание друг другу в аренду собак, иногда даже детей, чтобы оправдать поход в поликлинику и только не сидеть в четырех стенах. 

Я хотел бы обратить внимание на то, что это желание -- стремление выйти из дома -- отражает глубокую метафизическую сторону современного человека. Для того, чтобы описать эту сторону, ее интерпретировать, расшифровать, я предлагаю обратиться к неоплатонической философии (лучше начиная с Ямвлиха, Плотина, Прокла). Дело в том, что у неоплатоников, которые следовали за Платоном, существовала триада (т. души, т. мира, т. истории, т. политики, т. этики и т.д.) принципиальных сторон Бытия, которая, будучи примененной к разным уровням жизни (Бытия, Познания, Космологии, Истории, Общества, Политики и всего остального), объясняла все. Это некая фундаментальная метафизическая формула, которая с применением к чему бы то ни было -- сразу все объясняла.

Что это за Триада? 

По-гречески она обозначалась тремя состояниями: моне́ (состояние перманентного покоя, пребывания в нем), про́одос (состояние выхода; именно этот термин -- "про", т.е. "из" и "одос", т.е. "выходить", означал как "одос", т.е. "путь" и "про", т.е. "к": "выход к", "из чего-то к чему-то" -- отсюда выход из состояние моне) и третий элемент -- эпистрофе́ -- "возврат". Следовательно, была определенная картина: сначала некое Начало, которое пребывает (всегда) в самом себе (Бытие, апофатическое, до-проявленное Единое, Человеческая Душа, Дух,Традиция, Философия, Мысль, Логос) и которому соответствовали разные структуры -- это то, что в постоянстве наиболее ценное, качественное, неизменное (для неоплатоники оно не менялось в зависимости от двух других движений). Т.е., на самом деле, эти вертикальные движения (выход - возврат) не затрагивали ту Природу Постоянства, которая была равна самому себе (бесстрастно, вечно). 

Таким образом, выходящее из этого Первоначала и возвращающееся в Него, не затрагивало Постоянство. Иными словами, Выход из этого Единого, неизменного состояния порождал Мир со всеми его вещами, а Возврат в это единое Состояние восстанавливало полноту Цикла. Т.е. каждый цикл (Творения, Проявления, Мышления, Политической Истории) выходил из этой предпосылки, рассеиваясь через про́одос на много разных точек, а потом собирался. 

Здесь очень важно, что слово " про́одос" (греческое) на латынь перевели словом "прогресс" (pro-gressus -- pro как "про́одос", gressus как "шаг", "движение"), который мыслился неоплатониками как "исхождение" (движение от Первоначала, Единого к некоему Множеству, от Полноты к Пустоте) -- т.е. как рассеяние. И этот "прогресс" рассматривался не как "движение снизу вверх", но, наоборот, то что следовало принять как фактический элемент энтропии. Но когда эта энтропия, "исхождение" Начала достигала максимума -- у этих несчастных частиц, лучей и вещей, которые вдруг вывалились из Единого, рассеиваясь по Миру и создавая вещи, достигнувшие критической черты, тут начался элемент переключения ("возврат", "возвращение"). 

Это очень важный момент: Возвращение было доступно и тогда, когда Выхода не было, и когда был этот выход, и когда был Возврат, и когда Возврат совершался. Однако именно то, что вышло -- переживало и драму удаления (от самого себя, своей сути), а затем тернистый путь по возвращению к самому себе. Следовательно, такова картина Мира. И, кстати, для неоплатоников рождение человека (появление человеческой души в телесном мире) означало сразу же окончание про́одоса (Душа ниспала в Материю, а затем начала потихонечку что-то соображать -- "возвращение"). 

Поэтому человек, на самом деле, Существо Возвращающееся: он отделился, попал в мир множества, понимая необходимость возвращения к себе. Так устроен Мир, Государство, который ставит неизменный Царь, Философ (из него выходят посланцы -- если они глупы, то происходит революция, эпистрафе, "возврат"). Соответственно, Прогресс есть суть падения вниз, тропическое рассеивание по Материи. Но в определенный момент мы все равно подходим к эпистрафе (для христиан, например, это Христос, для других конфессий -- другое). 

В связи с этим, такая неоплатоническая картина (моне -- проодос -- эпистрафе) представляет собой универсальный способ платонического (духовного) анализа самых разнообразных ситуаций.

Применим теперь эту формулу к карантину. 

Перед лицом опасности заражения пандемией нас заставили пребывать в состоянии моне: заставили быть самими собой. Но почему мы не можем там находиться? Ответ очевиден как и удар: мы живем в совершенно ином режиме. В режиме бегства от самих себя. Квартира, в которой мы находимся --  не наша квартира. Люди, с которыми мы контактируем долгое время, нами просто не узнаются (только сейчас, в момент карантина, начинаем узнавать: кто это такие? на ком я женился тридцать лет назад? что это за существа там ползают?). Это обоснование людей рядом с собой, пребывание в состоянии моне (с собой, с другими, неким отсутствием внешней активности) открывает для нас совершенно уникальное измерение, которого мы вне карантина попросту лишены.

Мы живем в Проодосе (Прогрессе), т.е. в постоянном рассеивании. Нам надо не столько идти "куда-то", но идти "от" (например, из квартиры, чистить зубы и как можно быстрее двигаться в каком-то направлении): ни "к чему-то", а "от чего-то" -- т.е. от нас самих, от той фиксированной точки, в которой, собственно, мы и должны были находиться. 

Поэтому для нас жизнь суть выход за пределы самих себя. В свое время Джером Клапка Джером говорил о Монморанси -- собачке, которая была одной из главных героинь в повести "Трое в лодке, не считая собаки", и которая считала, что носиться по пустым дворам, гоняться за котами, постоянно находить какие-то грязные и ненужные вещи, волоча их к своему хозяину -- это и есть "жизнь".

Таким образом, современный человек, по сути дела, экзистирует именно в такой жизни -- в стиле Монморанси. Главное -- ходить, с кем-то общаться, что-то делать, кому-то что-то пересылать, постоянно обращая свой взгляд в экран гаджета, улыбаться, хмыкать, ехать в метро, на машине, встречаться, проводить переговоры -- и в результате эта "жизнь" ("прогресс") пребывает в состоянии постоянного рассеивания, углублении изгнания из себя. И тут карантин осуществляет эпистрафе: "Стоп, дорогой. Больше ты в режиме проодоса существовать не будешь. Мы возвращаем тебя к самому себе." И оказавшись таким образом в собственной квартире, с близкими людьми или со своими привычными вещами и привычками -- человек вдруг задумается: кто я такой вообще? насколько мне здесь пусто, скучно? почему меня никто не спускает? может мне прикинуться сбежавшим прокаженным из Коммунарки, чтобы хоть какая-нибудь жизнь началась? 

И человек в этот момент ломается (как наркоман или тот же прокаженный), начиная осознавать (или хотя бы ощущать), насколько сильно он пренебрег своей внутренней сущностью, что на ее месте образуется то ли какой-то монстр, то ли пустота, то ли вообще -- Ничто. Но самое страшное даже не здесь, а впереди -- в моменте Возвращения Нас к Самим Себе. И тут уже действительно наступает настоящий ужас. Мы начинаем по-настоящему осознавать, что центр тяжести, оказывается, находится совершенно вне нас, что мы утратили это моне, что даже никогда о нем не думали: ни о своей квартире, ни о наших близких, родных. И тогда коронавирус делает свой неоплатонический ход (базовый), когда мы уже вынуждены, приблизительным образом, вернуться на свое естественное место по Аристотелю. А оказывается, что мы его не знаем и, шире, однозначно осознаем, что это и не наше место, и центр у нас другой. Следовательно, мы настолько себя потеряли, что нам совершенно некуда более возвращаться. И это как раз-таки очень правильная мысль.

Если эпидемия подвигнет нас к подобному философскому рассуждению (глубже -- утверждению), то мы сможем подойти к пониманию не простого различения в этом неподвижном состоянии, но к попытке понять ту высшую Цель, которая несет в себе Эпистрафе. А для этого стоит обратиться к неоплатоникам, к религии, к нашей собственной душе и обратить наше сознание к Великому Возвращению,  ибо это и есть наша Цель, наше единственное допустимое Призвание. Если мы отклонимся от этого Призвания, то нынешняя пандемия покажется нам детской забавой, потому что Силы Бытия вернут нас (даже принудительно) на истинный Путь. Те, кто не вернутся же, распылятся до конца. 

Скрыть

Сегодня я хотел бы порассуждать о том, чем карантин в сельком доме, на даче отличается от карантина в городе. 

Считается, что в городе жить комфортно, престижно и удобно – когда человек живет в городе, он находится в наиболее операционно удобной и эффективной для него среде, а когда живет за городом, он оказывается в отдалении от тех мест, где принимаются решения, где осуществляются самые серьезные сделки. Соответственно, в этой сельской глуши он отдален от мира. Он находится на периферии.

С одной стороны, конечно, развитие интернета и сетей, конечно, несколько релятивизировало такое положение. Сегодня человек может быть в курсе всего, даже если он находится в деревне, если там есть интернет, тепло, свет и электричество, все остальное не имеет значение – дальше он может вести самую активную деятельность. И это очень важный фактор.

Но когда мы входим в режим эпидемии или необходимости самоизоляции, карантина или ЧП, возникает очень интересная ситуация. Карантин совершенно по-разному в городе и деревне. В тот момент, когда мы находимся в урбанистических условиях, мы понимаем, что это клетка – это собачья конура, сотник, термитник, где копошатся загнанные туда тела. Если представить наш дом и просветить любой столичный дом, мы увидим некоторое копошение телесных единиц в очень ограниченном пространстве. На самом деле, даже самые дорогие особняки предстанут перед нами как тюремный двор, куда загнали несчастных и лишенных свободы и достоинства существ.

А теперь представьте, что в этих термитниках, в этих каменных казематах, где пребывают люди-насекомые, люди оказываются заточенными надолго. Посидим неделю, месяц, может два – потом выйдем. Но человеческое время – оно другое, и если мы вдумаемся, через какое-то время начнем проживать это пребывание (кто-то на третий день, кто-то на второй неделе, кто-то позже) как вечное. Как идея Свидригайлова (в «Преступлении и наказании») о вечности в темной каморке, в которой проделана дыра, откуда течет темный, мрачный, грязный свет, и так длится всегда. Вот это станет весомой метафоры. Можно представить, что мы будем в нашей квартире вечно, что мы в ней заточены, а карантин будет длиться и длиться, тогда город за окном превращается в совершенно зловещее кладбище. 

И совершенно другое ощущение в сельском доме – сиди и не выходи. Можно выйти за порог, пройтись вокруг или рядом, даже если совсем маленький участочек в пару соток – это твоя земля,можешь побегать, попрыгать, растянуться, над тобой небо, это твое крыльцо, окна проницаемы для света, дети… Даже в замкнутости в сельских условиях человек не вынимается из мира – он не погружается в искусственную территорию, оторванную от всех, он не вырезан из общества, из среды, из космических плоскостей, не отделен от красного угла в избе, своих икон и святынь.

То есть, человек может жить в своем доме сколько угодно – если ему сказать «ты будешь там вечно жить», он скажет – «как замечательно, солнышко будет вставать, потом садиться, ветра будут дуть то в одну, то в другую сторону, я буду наблюдать, как меняются времена года, крупы подкинут – если не государство, так соседи, а если меня кто-то не выпускает, то может корешок какой-то кинет – и на том буду рад». Даже в сложных условиях лишений, ограничений, необходимости запретить свободу передвижений и даже лишения каких-то демократических прав…

Плюс есть огород – воткнул семя, родилась морковку, съел ее и чувствуешь себя великолепно, репка еще солиднее и основательнее, а лук все время в достатке.

Человек в сельской местности – для него карантин не карантин, а жизнь. А вот в городе для человека это не карантин, а убийство – человек оказывается в гробу еще при жизни. В каменном склепе. Он копил на квартиру, был вынужден снимать, платить, брал кредит и ипотеку – он мечтал о ней, а оказался не там. Это очень важно.

Так можно судить относительно первых эмоций о карантине. А если мы посмотрим глубже, то на самом деле город – это вообще проклятое место. Город, урбанистика, урбанизация, перемещение населения в городские аггломераты и есть постепенный отрыв человека от мира, от него самого, от естественного, духовного отношения к самому себе, и помещение в совершенно искусственную ситуацию. Мы живем в этой искусственной ситуации и привыкаем и даже ее не чувствуем – только когда нам говорят «сиди дома, иначе по распознаванию камер тебя поймают, когда ты перейдешь критическую границу в 100 метров или когда не ответишь на позывные дрона, который подлетит к твоему балкону» - вот тут-то мы понимаем, как мы попались с урбанизацией, с технологическим развитием, с транспортом, с нефтью, газом, капитализмом, кредитами, финансами, бизнесом, питанием. Вся жизнь города – это хорошо организованное инферно, которое вытаскивает из нас жизнь, которое как спрут пьет из нас духовные силы и в конце концов бросает нас как развалившихся кукол в камеры карантина, в каменные мешки, где мы представляем собой никому не нужное отребье.

Сейчас средний бизнес возмущен, что ему некого кормить, потому что нельзя никому кормиться, люди которые работают в частном секторе первые понимают, как их обманул город. Дальше будут понимать все остальные. Хипстеры наверное уже прокляли, что являются теми кем являются, потому что хипстер самое бессмысленное в эпоху . Наверное, бессмысленнее только либералы или феминистки – последним нечего сказать, а либералы найдут спасение в том, чтобы строчить как все плохо – что либо необходимо вводить ЧП, либо почему его ввели… В этом интернет-ворочании либерал еще может как-то спастись, а до феминисток и хипстеров никому нет дела. Бьюти-блогеров в переизбытке – да и людям уже дома лень краситься, одеваться, не до этого.

Все в урбанистической среде еще пытаются вести себя как раньше – суетиться, изображать что вот-вот пойдут на прогулку или на кафе, оденутся словно в пиццерию, разденутся словно из пиццерии… Но на самом деле эта имитация жизни в городе в своей квартире рано или поздно приводит к тому, что урбанистическая форма жизни сыграла с людьми злую шутку. А вдруг им военные не привезут поесть, когда все продукты кончатся, а стучать к соседям бесполезно – у них все кончилось. А потом, соседей в городах мы особо и не знаем.

На самом деле, это отчуждение, потерянность, гибель человеческого начала в городе в пандемии обнаруживается очень ясно. Поэтому, что я могу сказать – бегите из городов, бросайте все это, если у вас есть хоть какая-то возможность найти себе место на земле, в земле, с землей, с людьми, с рассветами, где растут морковка и репка – бегите, пока не поздно. Эти отравленные города, этот капиталистический мир, это рациональное устройство жизни, этот бизнес или его отсутствие. Это то, что Готтфрид Бенн называл "Provoziertes Leben" – спровоцированная жизнь. Это не жизнь, это гальванизация трупа. Вы трупы, и сегодня вы можете это понять и воспользоваться ситуацией для немедленного побега из города.

Надо оставить города окончательно. У нас такая прекрасная земля, у нас такой прекрасный мир. Россия настолько бескрайняя, удивительная – в ней есть все, сколько рек, холмов, ям, нор, лесов. Можно жить, можно умереть, можно скрываться, можно открываться. Вся эта территория, все это пространство насыщены жизнью – и зимой даже кто-то роется и крадется, а уж летом все оживает - каждый кубический миллиметр исполнен русской жизнью. Одних комаров сколько, а червей, мотылей, бабочек, мух, шмелей, змей, волков – особенно когда промышленность встала. Давайте забросим эту промышленность и города, метро, пусть эти начальники и чиновники ездят сами по себе. Давайте оставим мертвые кладбища тем крысам, которые их создали и которые на них живет. Давайте воспользуемся предложением коронавируса бежать куда глаза глядят в полном смысле слова – земля спасает, село спасает, деревня спасает, дом на земле спасает. Это не просто экология, это возврат к русской жизни. Мы русские люди, мы люди земли. Мы жили землей, мы жили на земле. Земля для нас была естественной средой обитания. Перемещение нас в город поражает наше сердце и душу. 

Сегодня, которые мы вынуждены смотреть на эти четыре идиотские бетонные стены,  которые казались нам вожделением, а сегодня просто стенами гроба, это поворотный момент, когда мы можем осознать, насколько не туда мы зашли – с модернизацией, цифровизацией.
Кстати, интернет можно оставить в деревне – это одно из неплохих изобретений. Надо только оторвать от Билла Гейтса. Придется пользоваться, наверное, пользоваться другими программами – полная сволочь Билл Гейтс, который хочет отравить человечество, сократить население Земли и одновременно напитать вакцинами, которые покончат с ним окончательно. Нельзя верить Microsoft windows –  те, кто этим пользуется, сторонники городов. В деревнях должны быть Mac, Apple. Но только не Билл Гейтс.

Я считаю, что нужно постепенно освобождаться от урбанистических галлюцинаций и возвращаться к здоровью, свободе и счастью на нашей прекрасной и вечной русской земле.

Сегодня я хотел бы порассуждать о том, чем карантин в сельком доме, на даче отличается от карантина в городе. 

Считается, что в городе жить комфортно, престижно и удобно – когда человек живет в городе, он находится в наиболее операционно удобной и эффективной для него среде, а когда живет за городом, он оказывается в отдалении от тех мест, где принимаются решения, где осуществляются самые серьезные сделки. Соответственно, в этой сельской глуши он отдален от мира. Он находится на периферии.

С одной стороны, конечно, развитие интернета и сетей, конечно, несколько релятивизировало такое положение. Сегодня человек может быть в курсе всего, даже если он находится в деревне, если там есть интернет, тепло, свет и электричество, все остальное не имеет значение – дальше он может вести самую активную деятельность. И это очень важный фактор.

Но когда мы входим в режим эпидемии или необходимости самоизоляции, карантина или ЧП, возникает очень интересная ситуация. Карантин совершенно по-разному в городе и деревне. В тот момент, когда мы находимся в урбанистических условиях, мы понимаем, что это клетка – это собачья конура, сотник, термитник, где копошатся загнанные туда тела. Если представить наш дом и просветить любой столичный дом, мы увидим некоторое копошение телесных единиц в очень ограниченном пространстве. На самом деле, даже самые дорогие особняки предстанут перед нами как тюремный двор, куда загнали несчастных и лишенных свободы и достоинства существ.

А теперь представьте, что в этих термитниках, в этих каменных казематах, где пребывают люди-насекомые, люди оказываются заточенными надолго. Посидим неделю, месяц, может два – потом выйдем. Но человеческое время – оно другое, и если мы вдумаемся, через какое-то время начнем проживать это пребывание (кто-то на третий день, кто-то на второй неделе, кто-то позже) как вечное. Как идея Свидригайлова (в «Преступлении и наказании») о вечности в темной каморке, в которой проделана дыра, откуда течет темный, мрачный, грязный свет, и так длится всегда. Вот это станет весомой метафоры. Можно представить, что мы будем в нашей квартире вечно, что мы в ней заточены, а карантин будет длиться и длиться, тогда город за окном превращается в совершенно зловещее кладбище. 

И совершенно другое ощущение в сельском доме – сиди и не выходи. Можно выйти за порог, пройтись вокруг или рядом, даже если совсем маленький участочек в пару соток – это твоя земля,можешь побегать, попрыгать, растянуться, над тобой небо, это твое крыльцо, окна проницаемы для света, дети… Даже в замкнутости в сельских условиях человек не вынимается из мира – он не погружается в искусственную территорию, оторванную от всех, он не вырезан из общества, из среды, из космических плоскостей, не отделен от красного угла в избе, своих икон и святынь.

То есть, человек может жить в своем доме сколько угодно – если ему сказать «ты будешь там вечно жить», он скажет – «как замечательно, солнышко будет вставать, потом садиться, ветра будут дуть то в одну, то в другую сторону, я буду наблюдать, как меняются времена года, крупы подкинут – если не государство, так соседи, а если меня кто-то не выпускает, то может корешок какой-то кинет – и на том буду рад». Даже в сложных условиях лишений, ограничений, необходимости запретить свободу передвижений и даже лишения каких-то демократических прав…

Плюс есть огород – воткнул семя, родилась морковку, съел ее и чувствуешь себя великолепно, репка еще солиднее и основательнее, а лук все время в достатке.

Человек в сельской местности – для него карантин не карантин, а жизнь. А вот в городе для человека это не карантин, а убийство – человек оказывается в гробу еще при жизни. В каменном склепе. Он копил на квартиру, был вынужден снимать, платить, брал кредит и ипотеку – он мечтал о ней, а оказался не там. Это очень важно.

Так можно судить относительно первых эмоций о карантине. А если мы посмотрим глубже, то на самом деле город – это вообще проклятое место. Город, урбанистика, урбанизация, перемещение населения в городские аггломераты и есть постепенный отрыв человека от мира, от него самого, от естественного, духовного отношения к самому себе, и помещение в совершенно искусственную ситуацию. Мы живем в этой искусственной ситуации и привыкаем и даже ее не чувствуем – только когда нам говорят «сиди дома, иначе по распознаванию камер тебя поймают, когда ты перейдешь критическую границу в 100 метров или когда не ответишь на позывные дрона, который подлетит к твоему балкону» - вот тут-то мы понимаем, как мы попались с урбанизацией, с технологическим развитием, с транспортом, с нефтью, газом, капитализмом, кредитами, финансами, бизнесом, питанием. Вся жизнь города – это хорошо организованное инферно, которое вытаскивает из нас жизнь, которое как спрут пьет из нас духовные силы и в конце концов бросает нас как развалившихся кукол в камеры карантина, в каменные мешки, где мы представляем собой никому не нужное отребье.

Сейчас средний бизнес возмущен, что ему некого кормить, потому что нельзя никому кормиться, люди которые работают в частном секторе первые понимают, как их обманул город. Дальше будут понимать все остальные. Хипстеры наверное уже прокляли, что являются теми кем являются, потому что хипстер самое бессмысленное в эпоху . Наверное, бессмысленнее только либералы или феминистки – последним нечего сказать, а либералы найдут спасение в том, чтобы строчить как все плохо – что либо необходимо вводить ЧП, либо почему его ввели… В этом интернет-ворочании либерал еще может как-то спастись, а до феминисток и хипстеров никому нет дела. Бьюти-блогеров в переизбытке – да и людям уже дома лень краситься, одеваться, не до этого.

Все в урбанистической среде еще пытаются вести себя как раньше – суетиться, изображать что вот-вот пойдут на прогулку или на кафе, оденутся словно в пиццерию, разденутся словно из пиццерии… Но на самом деле эта имитация жизни в городе в своей квартире рано или поздно приводит к тому, что урбанистическая форма жизни сыграла с людьми злую шутку. А вдруг им военные не привезут поесть, когда все продукты кончатся, а стучать к соседям бесполезно – у них все кончилось. А потом, соседей в городах мы особо и не знаем.

На самом деле, это отчуждение, потерянность, гибель человеческого начала в городе в пандемии обнаруживается очень ясно. Поэтому, что я могу сказать – бегите из городов, бросайте все это, если у вас есть хоть какая-то возможность найти себе место на земле, в земле, с землей, с людьми, с рассветами, где растут морковка и репка – бегите, пока не поздно. Эти отравленные города, этот капиталистический мир, это рациональное устройство жизни, этот бизнес или его отсутствие. Это то, что Готтфрид Бенн называл "Provoziertes Leben" – спровоцированная жизнь. Это не жизнь, это гальванизация трупа. Вы трупы, и сегодня вы можете это понять и воспользоваться ситуацией для немедленного побега из города.

Надо оставить города окончательно. У нас такая прекрасная земля, у нас такой прекрасный мир. Россия настолько бескрайняя, удивительная – в ней есть все, сколько рек, холмов, ям, нор, лесов. Можно жить, можно умереть, можно скрываться, можно открываться. Вся эта территория, все это пространство насыщены жизнью – и зимой даже кто-то роется и крадется, а уж летом все оживает - каждый кубический миллиметр исполнен русской жизнью. Одних комаров сколько, а червей, мотылей, бабочек, мух, шмелей, змей, волков – особенно когда промышленность встала. Давайте забросим эту промышленность и города, метро, пусть эти начальники и чиновники ездят сами по себе. Давайте оставим мертвые кладбища тем крысам, которые их создали и которые на них живет. Давайте воспользуемся предложением коронавируса бежать куда глаза глядят в полном смысле слова – земля спасает, село спасает, деревня спасает, дом на земле спасает. Это не просто экология, это возврат к русской жизни. Мы русские люди, мы люди земли. Мы жили землей, мы жили на земле. Земля для нас была естественной средой обитания. Перемещение нас в город поражает наше сердце и душу. 

Сегодня, которые мы вынуждены смотреть на эти четыре идиотские бетонные стены,  которые казались нам вожделением, а сегодня просто стенами гроба, это поворотный момент, когда мы можем осознать, насколько не туда мы зашли – с модернизацией, цифровизацией.
Кстати, интернет можно оставить в деревне – это одно из неплохих изобретений. Надо только оторвать от Билла Гейтса. Придется пользоваться, наверное, пользоваться другими программами – полная сволочь Билл Гейтс, который хочет отравить человечество, сократить население Земли и одновременно напитать вакцинами, которые покончат с ним окончательно. Нельзя верить Microsoft windows –  те, кто этим пользуется, сторонники городов. В деревнях должны быть Mac, Apple. Но только не Билл Гейтс.

Я считаю, что нужно постепенно освобождаться от урбанистических галлюцинаций и возвращаться к здоровью, свободе и счастью на нашей прекрасной и вечной русской земле.

Сегодня я бы хотел поговорить об экзистенциальном состоянии людей во время изоляции и карантина. Многие пишут мне, делятся впечатлениями своего времяпрепровождения в lockdown в настоящем режиме. Я бы не хотел затрагивать сейчас политический аспект (может быть затронем его в отдельном выпуске), но они (хотя я бы даже назвал их «массой») пишут мне, что даже сталкиваются с некоторыми психическими проблемами. Ибо находясь в самоизоляции – ну, первое время люди просто скучают, пытаются вырваться, потом они наконец осознают, что это невозможно, затем сосредотачиваются на себе, десять раз убирая дом и читая книги. И в какой-то момент (наверное, как раз сейчас) наступает ощущение какой-то внутренней колоссальной пустоты, т.е. люди осознают, что они как-то неверно и неправильно осознавали себя, а после начинают думать, что они ее в общем-то вели совсем не так, как намеревались или как «должно». Ко многим приходит ощущение некоей внутренней бессмысленности, бессодержательности, даже провальности: что казалось вроде бы нормальном – вдруг, в условиях самоизоляции оказывается просто ничтожным, жалким, и их фланирование, вовлеченность в какую-то рутинную повседневную практику демонстрирует свое обессмысливание («ради чего все это?», «кто это?», «зачем?», «что мы хотим?», «куда мы идем?» -- вот эти мысли приходят изнутри и размывают попросту психическое состояние).

Люди пишут мне, что мы хотим покончить с собой в такой ситуации, потому что, ну, мы оказались просто «ничем», вспоминают мои программы про мойра-терапию, про дазайн-терапию и в общем обращаются ко мне за психологической консультацией. Я не профессиональный психолог – я философ. Конечно, я сейчас читаю курс «Фундаментальная психология», много этим занимаюсь, много времени этому уделяю, но все-таки хочу предупредить, что мои рекомендации носят не совсем такой психиатрический характер. Я выскажу свои соображения относительно этой проблемы, с которой мы сталкиваемся в режиме карантина-изоляции, а дальше вы уже сами делайте выводы и принимайте/не принимайте, прислушивайтесь или же отвергайте – это Ваше полное право. 

Для начала надо сказать, что человек представляет собой сочетание неких двух измерений, и даже скорее – пересечение двух полей. Одно из полей – это социология. Здесь я как доктор социологии могу сказать, что всё (практически абсолютно все), что человек считает «своим» (чувства, мысли, тело, сны) -- не его. Принадлежит не ему. Однако -- определяется социумом: общество диктует человеку с самых первых дней протоколы, статусы, роли, моральные коды, алгоритмы поведения. Т.е. человеческое сознание, человеческая личность формируются в обществе, и поэтому, когда человек оказывается вынесенным из общества (ограничен лишь приватной, частной жизнью), фактически начинается размывание того, что называется «социальной личностью» (оно тоже (!) социальное явление). На самом деле, это конвенция, некоторый квант социальной ткани, который уделён нам. И состоит эта личность из множества ролей (статусов): дочь, мать возлюбленная, невеста, одинокая женщина, или, наоборот, сын, отец, муж, хипстер, журналист, блогер, программист, чиновник, коррупционер. Таким образом, это все, на самом деле, не мы. И это очень важно. И поэтому, соответственно, социологи на первых порах учат – как происходит формирование социальных личностей, как они развиваются, меняются, как по этим социальным лифтам (четырём осям общественного успеха: деньги, известность, административный потенциал и полученное образование) происходит движение, соотносимое с изменением социальной личности. Почему? Потому что бедный, необразованный, никому не известный, находящийся на нижней ступени социальной лестницы человек – это одна личность, а разбогатевший, ставший крупным предпринимателем, дающий всюду интервью и получивший диплом кандидата наук (не говоря уже о «большем») – это уже совсем другой.

Таким образом, речь идет об одном человеке, но как о «двух статусах». Если их поставить друг с другом – мы не узнаем его, ибо это отдельный самостоятельный субъект, но проделавший путь снизу вверх (по тем же социальным лифтам, к примеру). И это будет уже не один человек, но «две социальные личности». Они смотрят друг на друга как на совершенно чуждых друг другу существ… Так вот – понимаете теперь, насколько наше содержание предопределяется обществом? И вот – мы в карантине. Обнаруживаем, что не можем работать на какой-то условно удаленной работе, или что мы вообще никому не нужны с нашей удаленкой – и наши привычные социальные связи, наши встречи, поездки, походы, передвижение, звонки – все это искажено, и многие (главные, существенные) моменты обрезаны. Мы вот смотрим, как чиновники выступают на своих совещаниях по удаленной связи и видим: кто-то в тренировочной майке, кто-то в штанах спортивных с полосой. И мы замечаем, что они уже и не чиновники. Они уже такие же как мы, только в форме «офицеров на отдыхе» или «домашних сотрудников». И вот эта их атмосфера – социальная личность чиновника, мигающая в skype или zoom экранах и несущая какую-то ахинею – это поражает нас. Возникает желание спросить: «где же Ваш триумф, Ваша социальная аура? Ваша личность разбита, она размыта. Ваши лица бессмысленны.» И вдруг – у чиновников, депутатов, общественных деятелей или даже музыкантов, которые без макияжа или без какой-то  мишуры, громкой музыки и улыбающихся аплодисментов, автоматически запущенных, никогда не появлялись с тупыми и искаженными физиономиями небезызвестных людей -- мы спрашиваем: «а кто это?

Может у них просто недостаточно сильный интернет? Ну как это может быть! У них должен быть самый сильный интернет.» Но перед нами совершенно другие социальные личности. А с обыденным человеком уже происходит еще более радикальная измена. Он оказывается «никем». В полном смысле «никем». И даже всех бывавших доныне парикмахерами, хипстерами и прочими – интернет не спасет, потому что внутренне видна Твоя обеспокоенность, потеря собственной социальной личности. Вот это один из аспектов. Т.е. карантин, изоляция, lockdown, закрытость в наших жилищах – фактически размывает, а то и уничтожает нашу социальную личность. И что остается? С точки зрения социологов – «ничего» или «остатки, руины социальной личности». Социолог в этом отношении жесток: «убери из человека общество и у Тебя останется пустое место» -- говорят они. Но тут приходят психологи, возражая: «ну, не надо уж так жестко, все сводить к социуму, т.к. еще остается индивидуум». Хорошо, есть индивидуум. Он и является основой общества, это на его основании строится социальная личность («без индивидуума ничего не будет»). И тогда получается наоборот – закрытость нашего общества, внутри которой происходит разрушение социальных связей. И по сути -- тут наступает праздник либерализма. Т.е. либералы должны были бы сейчас ликовать. «О, отлично. Нам не надо никуда ходить, мы можем сами делать все, что мы хотим, пусть в рамках собственной квартиры». Но не тут-то было. Если предположить, что под социальной личностью находится независимая психологическая индивидуальная особь, со своими страстями, желаниями, чувствами, стремлениями и интересами, то это все должно было бы всплыть: тогда мы скажем – «О, наконец-то у нас есть свободное время, наконец-то общество перестало на нас давить и наконец-то мы предоставлены самим себе!» Вот тут, теоретически, мы должны были бы ожидать (с точки зрения индивидуальности) некий расцвет и триумф. И вдруг -- индивидуум стремительно начинает понимать, что ему жизненно не хватает общества, что он должен ругать эту власть, которая посадила его в карантин, что ему необходимо вырваться вовне, что он не только должен был мусор выносить, но и двигаться, куда-то спешить (он уже воображает себе шашлыки как «высшую форму социальной свободы» или там пройтись и убежать от полиции, нарушив режим карантина, что является уже некой внутренней его программой).

И выходит, что ничего кроме отрицательной модели (сплошная ненависть к властям, определение не нахождения на собственном месте и т.п.) у индивидуума нет. Вот обратите внимание: индивидуум, который должен был бы положительно оценить lockdown– не существует. Это важный психологический момент. Оказывается, индивидуальное содержания нашего свободного от общества «Я» представляет собой просто совокупность (universum) комплексов, болезней, истерических реакций, неврозов, психозов. Поэтому, на самом деле, индивидуум, предоставленный самому себе – не получает никакой желаемой свободы и никакого счастья. Он оказывается лицом к лицу с собственной ничтожностью, с собственной болезненностью. И если «индивидуум» как таковой есть, то только как совокупность диагнозов. Вот что такое индивидуум.  И чем больше этому индивидууму давать возможность пребывать в себе, в своем совершенно свободном и никак не ограниченном внешним обществом состоянии, тем более болезненным, нервозным, агрессивным и страдающим он становится. Индивидуум, на самом деле, суть заболевание. Это пациент без номерка (только с QR-кодом – и то, если программа не зависнет) и имени, который даже попугайчика своего разговорить не сможет, в то время как сам попугай становится жесткой роковой фигурой, глядящей на Тебя в упор. Раньше он был каким-то щебечущим «зверьком», а теперь его щебетание (даже не слова) определяются тобой как оскорбление и издевательство. Т.е. фундаментально меняются онтологические пропорции: а это лишь вынимание из Тебя социума. А что с индивидуумом?.. Соответственно, если сухой остаток этого психологического анализа делать, то человек в корнавирусе, получив свободу от общества, обнаруживает себя как абсолютно больное, запутавшееся, лишившееся всякого центра существо. То есть человек – это болезнь. И тогда единственным нашим содержанием оказываются бездна заболевания и бездна десоциализации.   

Ну и здесь как раз приходит уже мойра- и дазайн-терапевт, которые говорят: «правильно, пра-виль-но! И с попугайчиком было правильно, и с ощущением, что Вы – законченный, с бессмысленностью и бессодержательностью, идиот было правильно, и так же правильно, что ничего в Вас нету, что Вы – полное, тотальное, абсолютно ни на что не годное ничтожество, которое скрывало эту ничтожность под разными слоями совершенно отчужденных, навязанных Вам матрицей алгоритмов, которая не ограничивается социумом, но и дополняется матрицей культуры и матрицей психологии, потому что Ваша психика и Ваше заболевание тоже имеет некий механический характер, как и Ваши статусы. Еще раз повторяю Вам – правильно: вот с этого и надо начинать выздоровление». И человек начинает понимать, что он является «кем-то», начинает осознавать, что он «есть», и не просто «есть» -- но именно «он есть», когда и то и другое, социальное и психологическое, с него спадают;  когда он остается с собой один на один, с совершенно неожиданным внутренним ужасом, пустотой, которая находится под социальной личностью и под индивидуумом, и эта пустота, этот ужас и является тем, что мы называем «экзистенцией», «экзистированием», называется «Дазайном» (Dasein), «Бытием-здесь». А пока мы индивидуальны – мы скрыты в глубинном подвале известных надстроек, а оттого и понятия о себе самих не имеем. И лишь вот это принудительное заключение в изоляции подводит нас к нам самим. С этой пустоты, с этого ужаса, с этой скуки (убийственной), с обрушением все надстроек над нами – вот с этого ощущения нахождения «где-то непонятно где», поскольку мы уже забываем конкретику места, -- с этого начинается путь к самим себе, с этого начинается наше пробуждение, становление подлинного «Я» и нашей идентичности…

Я понимаю, что это звучит жестко,  может быть даже жестоко, но это правда. И люди со «статусом-кво» -- это по сути «киборги-самих-себя», запрограммированных в матрице этой цифровизации и готовящейся глобальной чипизации. Но где-то в глубине «Наше» пробуждается от осознания того, что полностью рушится мир, отношения, связи, контакты, ожидания, надежды, амбиции – вот все это является прекрасным введением к нашему пробуждению, нашему выздоровлению и нашему становлению людьми. Человек – это то, что заключен в темницу обыденного. Наше истинное «Я» томится в темнице – и пока с нами все хорошо, мы не замечаем этого, обнаруживая лишь в чрезвычайной ситуации, как изоляции, пандемия или чума. И именно в этот момент происходит ощущение того, что «с нашим миром что-то не так»… Кто «Мы» есть как таковые, как присутствие мыслящего Духа, мыслящей Души под напластованиями общества, социальной личности и под совершенно болезненной коркой индивидуума, которая является фикцией. Это две фикции, с которыми мы слились до нераздельности: «индивидуум» и «общественная персона».

Мы не то и не другое. И как раз в изоляции психология и социология открываются нам в очень быстром, ускоренном куре: то, что мы теряем как социальные связи – это общество, наше социальное основание, тот пучок заболеваний, психических отклонений, психозов и неврозов, которые букетом скрываются в нас ощущением ужаса, скуки, подозрения – все это истерические реакции на болезненность сущности нашего искаженного, совершенно фиктивного, ложного – «индивидуального» начала. Поэтому те люди, которые пишут мне, что с ними «что-то не то» -- да, это правда, и я поддерживаю Вас.

С каждым из Вас что-то совершенно не то. Двигайтесь дальше в этом направлении, не останавливайтесь на полпути, не ищите какой-то «легкой помощи», чтобы Вас вернул в предшествующее состояние. Тот, кто Вас из этого предшествующего состояния вытолкнет в еще более сложные, глубокие и тревожные состояния – Ваш друг, а одобряющие, жалеющие и поддерживающее в Вас конфронтацию с Ужасом и Действительностью – Ваш палач и надзиратель. Двигайтесь только к отчаянному положению, только в Пустоту. Там – Спасение, там – Мысль, там – Пробуждение и там Настоящее Будущее. И если Вы хотите «Быть» -- сделайте из этой изоляции правильный экзистенциальный урок.

Здравствуйте, Вы смотрите программу «Мысли во время Чумы». Сегодня я хотел поговорить о двух интерпретациях эпидемии коронавируса, с которыми, наверное, каждый из нас сталкивается. 

Я с самого первого дня прогнозировал, что все люди разделятся – сразу же, с объявлением об эпидемии и ситуации lockdownв Италии -- и тогда стало понятно, что всё это так быстро не кончится, после чего я написал небольшой текст относительно разделения в интерпретации коронавируса на две части, на появление как бы квазирелигиозных (если понимать религию как социологическое явление; я так не понимаю, но просто для удобства, как ее, к примеру, понимал Эмиль Дюркгейм, являющийся классиком социологии религии: это некое коллективное представление). 

Именно элементы коллективного сознания, которые обязывают людей, становятся их «носителями», мыслить именно так. Т.е. человек в обществе мыслит коллективно, и он оперируют с помощью коллективных представлений. И эти коллективные представления представляют уже собой что-то под стать религиозным. Маркс называл это «ложным сознанием/идеологией» -- можно и так сказать, а можно, например, говорить о двух (религиозных) сектах коронавируса, чтобы не путать с настоящей религией. 

И вот – сегодня всё человечество разделилось. Оно пребывает в lockdown’e. И сидя в изоляции, люди относятся к причине того, почему они находятся в изоляции, в соответствии с двумя базовыми установками. 

Одной из этих сект я назвал «сектой свидетелей коронавируса». К ней относятся все те, кто считает, что коронавирус существует: это некая объективно существующая данность, реальность, которая представляет собой (во многих случаях) заболевание, распространяющееся от человека к человеку (сейчас, правда, говорят, что один тигр в зоопарке заболел, заболевают, кстати некоторые коты (будьте осторожны, не заразите их!) и собаки, но кто-то переносит идею, что этим заболеванием может заразиться и некие механизмы (говорят, что Жигули некоторые заболели, айфоны у некоторых людей), что свидетельствуют о том, что данная «секта свидетелей коронавирусов» -- это переход от рациональной (задокументированное влияние вируса) к иррациональной (кто-то, например, считает панголина продукцией Голливуда, а кто-то верит и «документирует» его существование; то же самое можно перенести и на представление о летучих мышах и мертвых, зажаренных собаках, которых вкупе с чем только не пойми, продают в Ухане, который, по сути, уже стал площадкой для фильма ужасов). И при всей этой фантастичности, которые делают представители этой секты, что даже компьютер может попасть под влияние коронавируса, -- на самом деле и они признают, действительно, что есть некоторая объективная угроза, от которой можно заразиться и умереть. Отсюда, соответственно, хихиканье данной секты над теми, кто существование коронавируса не признает: «ну, хорошо: походите, заболейте и умрите». И вот эти представители, «свидетели коронавируса» (их тоже, на самом деле, много типов) представляют одну половину человечества. 

Другая же половина человечества (и, следовательно, вторая секта) – это «негационисты» (т.е. отрицающие существование коронавируса). По правде, спор между «свидетелями коронавируса» и «негационистами» представляет собой очень замечательную вещь, потому что каждая сторона предоставляет колоссальное количество статистических, политических, идеологических, эпидемиологических. вирусологических, санитарных – и еще каких-либо угодно наблюдательных, персональных аргументов в поддержку своего тезиса. И чем дальше – тем больше между ними возникает некая ненависть. «Свидетели» обвиняют негационистов в том, что они сами разносчики вируса (конечно, если человек не верит в пандемию – он пойдет не только на шашлыки, но и в гости, навещать бабушку, -- и с точки зрения «свидетелей» заразят не только бабушку, но и шашлыки, и всех подряд, кто-либо попадется под руку по обратной дороге). Соответственно, «свидетели» считают, что негационисты не просто неверны (чисто эпидемиологически; т.е. это не гносеологический спор, а практический – «они носители некой опасности, они поступают так, как если бы его не было» -- а раз те, в свою очередь, уверены, что он существует, то они являются его распространителями, они ему способствуют и предстают собой как агенты его влияния, поддерживающие Врага; вот недавно как раз президент сравнил коронавирус с «врагом», а кто-то из чиновников назвал его «фашистом», что «новый фашизм» приходит через коронавирус). В то время как с другой стороны – негационисты – считают и уверяют, что никакого «коронавируса» нет, укоряют тем самым его «свидетелей» в том, что их вера суть вера в бред, их боязнь суть форма промывания мозгов, что они помогают мировому правительству всех зачипировать и ввести во всех новую вакцину, за которую все человечество будет готово отдать свои последние жалкие деньги, Билл Гейтс в сторонке с Марком Цукербергом и Джорджем Соросом выпустят очередную провокацию-спекуляцию, прибрав к себе эти деньги за вакцину, а система за тотальным контролем граждан останется и после отмены карантина, вследствие чего произойдет самоутверждение цифрового концлагеря. 

И вот эти две линии между собой столкнулись. Но что интересно – как глобальные (западные) правительства крупных стран или Россия вообще не определились со своей религиозной принадлежностью. Возьмем, к примеру, президента Франции, Эммануэля Макрона: какой он придерживается линии? Он придерживается.. свидетель -- даже больше – коронавируса. «Коронавирус есть, люди умирают из-за меня – нужен карантин». Но его сторонники, в основном негационисты, колеблются и считают, что коронавирус придумали Ротшильд и Билл Гейтс (в конце апреля сооснователь Microsoftпризнал коронавирус «опаснее малярии» и «мировой войной», добавив к этому, что «только в нашем случае мы все находимся на одной стороне»). Так же обстоит дело и с «Facebook». У них есть представление, что коронавирус уничтожит средний бизнес и американскую экономику, т.е. врагов Трампа и нынешней Америки. И в таком порядке то Трамп склоняется к чисто популистскому (негационистскому) пути электората, то вводит определенные меры. В общем – тоже колеблется. Российская власть, на мой взгляд, заняла строго промежуточную позицию – «одно полушарие» (как часто бывает) принадлежит к типу «свидетелей» («надо ввести изоляцию, опасно»), а «другое полушарие» заявляет, что «ничего опасного, просто надо соблюдать дистанцию, самодисциплину, ничего страшного отнюдь не происходит». Таким образом, в определенный момент становится непонятно – что выделять в fakenews, п.ч. обе «фракции», до которых спустилось человечество, всегда понимают что-то свое. Но на самом деле – существуют два критерия определения fakenewsв отношении коронавируса: 1) F.N. можно обвинить в тех, кто преувеличивает его опасность или 2) кто уменьшает его опасность. «Facebook», например, принадлежит к первой категории (по сути – «свидетели», но цензурирующие тех, кто считает, что она «придумана билом Гейтсом и Цукербергом»). 

И еще было бы хорошо сделать замечание, что лагеря «свидетелей» и негационистов разделились немного иначе, чем можно было бы предполагать по предшествующим им политическим критериям. Например, патриоты – противники глобализма – тоже разделились. Одни из них считают, что, например, если коронавирус наступил – он уничтожил либеральный, глобалистский порядок и является опасным объектом (возможно, утечка биологического оружия), который показал несостоятельность либерального проекта и заставило все «открытое общество» закрыться (режим автаркии или, по Иоганну Готлибу Фихте, «закрытого торгового государства» и необходимость Ernstfall, то есть «чрезвычайного положения» по Карлу Шмитту). Соответственно, они патриоты и они согласны с тем, что коронавирус есть. При этом патриоты есть и среди негационистов, говорящие, что «сейчас идет уничтожение одной глобальной системы на благо другой, еще более чудовищной системы управления». И тут интересно, что люди, стоящие на одной мировоззренческой позиции («против глобализации», «за возврат к национальной политике, экономике, традиции») в отношении коронавируса разделились на эти два лагеря. В то время, правда, если посмотреть на рациональную часть их посылов – можно обнаружить и долю «здравого смысла» (к примеру мнение тех традиционалистов, которые трактуют нынешнюю повестку глобалистов как сатанинский заговоров сумасшедших технократов, мыслящих в духе «Черного Просвещения», описанного представителями философского (постмодернистского) направления «объектно-ориентированная онтология» -- и согласитесь, в этом нет ничего нереального. И, конечно, какое-то определенное единство между ними. Но когда пандемия возрастает до онтологического уровня – тогда соглашаются все и все же голосуют за возвращение в «то, как было раньше» (но уже не годами ранее, а веками). Еще, одновременно, «свидетелями» коронавируса и негационистами являются также и обычные граждане, т.е. люди без каких бы то ни было определенных идеологических моментов. И здесь наступает некая критическая масса в обоих партиях: она уже действует по другим мотивам. Если сказали не ходить на работу – они не ходят, сказали не выносить мусор – «ну, хорошо». Т.е. в этом есть элемент послушности, что, действительно -- если взглянуть на таких свидетелей, то подумаешь: «может завтра повеситься?» (и если к этому в экране подвели – они покорно выполнят). И Теперь уже значительная часть «свидетелей» коронавируса признают его существование не на основании какого-то анализа или рационального заключения, а лишь потому, что об этом «просто сказали». От пассивности. И это уже, конечно, ужасно, п.ч. смотря на них начинаешь убеждаться в том, что человечеству можно навязать вообще что угодно… С другой стороны, люди, которые являются таким обывателями-«негационистами» -- у них тоже некую мотивацию: почему они считают, что коронавируса нет? – Потому что им было настолько хорошо в том, доэпидмиологическом, миропорядке, что они сейчас в отчаянии, истерике стремятся к тому, чтобы он вернулся назад. Заклиная реальность, они, по существу, вопиют: «верните нам то общество!» Т.о., и среди «свидетелей» коронавируса и среди «негационистов» существует некая патриотическая часть (те, кто хоть и довольно условно, но рационально выносит вердикт) и ще огромное количество недочеловеческой массой обывателей, которые оказываются (кстати, помимо свой воли, почти инстинктивно)либо в рядах свидетелей коронавируса (т.е. законопослушных граждан), либо животная и агрессия среда желающих вернуться в тот мир, который объективно шел к той катастрофе – вот эти «негационисты»-обыватели вызывают не меньшее отвращение.

Теперь давайте попробуем обратиться к либералам: какую позицию занимают они? На мой взгляд, большинство либералов чувствует, что что-то не то, п.ч., в принципе, в мире лидировала либеральная демократия, «открытые общества» и экономика была основана на глобальном капитализме. Но, помимо всего прочего, они все равно все еще чувствуют себя «на коне», несмотря на многополярные тенденциях, несмотря на некие вызовы или волну популизма и идею укрепления суверенитета. И все же – она оставалась и остается до сих пор (несмотря на потерю функционального аппарата управления) такой ж однополярной и либерально-демократической моделью. А представители этой элиты, я думаю, должны себя пребывать в растерянности. Едва ли они, действительно, они могут верить в тот коварный план отравления и сокращения человечества. И я все же думаю, что авангардные, продвинутые («либералы-сатанисты», либералы-перверты) либералы – это редкость среди обычных (мировых, которые представляют угрозу всем странам, включая нашу, имея под собой контролировании экономик, правительства, СМИ и прочих элементов государственного уровня) либералов. И да – для них, может быть, все идет по плану, однако давайте все-таки согласимся, что их экстенсивный рост крайне малозначителен.

Плюс, все они – в том или ином случае – ощущают некую необратимость и фундаментальность пандемии и их среда обитания в коронавирусной и посткоронавирусной стадии довольно проблематичен и токсичен: им понадобится очень много времени, усилий, состояния социальной справедливости и, наконец, повсеместное (тотальное) состояние пассивности всех обществ (в мировом масштабе) – а это едва возможно рационально ожидать. Поэтому я думаю, что ситуация сейчас очень интересная и, поняв структуру, организацию этих двух лагерей, найти и организовать платформу рациональности, п.ч. в манипуляциях, аргументациях (всех сторонников) нет и быть не может ясной картины (а когда ясности и конкретизации не представляется – непонятно что цензурировать, а что не надо…)

Подводя итоги, я бы хотел предложить построить нормальный (хотя бы на минимальных рациональных терминах) диалог в отношении коронавируса и повестки будней. И это обращение трезвости и максимальной ясности я бы хотел, прежде всего, передать патриотам. Всего доброго. 

МХАТ говорит. Беседа художественного руководителя МХАТа Э.Боякова с философом А.Дугиным

https://www.youtube.com/channel/UCkCICFdGY_pYkIdaE2UhdZQ

Алексáндр Гéльевич Дýгин, русский философ, выразил свою уверенность в том, что цивилизация, которую мы знаем, завершила свой цикл. Ведущий: Дмитрий Роде