Граф Лотреамон: Крылатые спруты сознания (Александр Дугин, Finis Mundi)

Граф Лотреамон: Крылатые спруты сознания (Александр Дугин, Finis Mundi)

“Глупый представитель человеческого рода, человек-идиот, ты раскаешься в своем поведении, раскаешься, это говорю тебя я, граф Лотреамон, раскаешься...”

— И раскается...

“В течение всей моей жизни я наблюдал этих людей, всех без исключения узкоплечих, совершающих бесконечные и глупейшие поступки, растлевающих своих ближних, извращающих свои души всеми возможными способами. И они еще называли побудительными причинами таких действий — славу! Наблюдая за этим зрелищем я хотел смеяться как и все остальные, но ... не мог, эта странная имитация оказалась мне не доступной... Тогда я взял бритвенное лезвие, острое, очень строе, и взрезал себе кожу вместе с мясом в том месте, где начинается раздвоение губ. На какое-то мгновение мне показалось, что я добился искомого результата. И принялся рассматривать в зеркале этот изувеченной по собственной воле рот. Но это была ошибка! Потоки льющейся крови, хлещущей из ран не позволяли мне рассмотреть похоже ли моя улыбка на улыбки остальных смертных. Но более пристальное изучение изображения в зеркале скоро привело меня к убеждению, что все же моя улыбка была абсолютна не похожа на привычную человеческую гримасу. Иными словами я так и не засмеялся...”

Эти слова вы безусловно узнали. Конечно, Лотреамон, кто же еще... Сейчас странное время, кто бы мог подумать, что графа Лотреамона издадут (хотя и в очень плохом переводе) значительным тиражом у нас... в стране ...

— Странный тревожный дух этого величайшего из современных поэтов, самого современного из современных поэтов, настолько не вяжется с традиционной сусальной ложью нашей культуры, что нам казалось, нет более антисоветского и радикально нонконформного чтения, более неприемлемого автора, более не усвояемого дискурса.

Лимонов рассказывал, как Вы, Евгений Всеволодович читали ему Ваши переводы Шестой Песни Мальдорора еще до его эмиграции в московском подполье, и как он понял все значение Лотреамона только много позже, во Франции спустя 20 лет, когда, кстати, петицию о предоставлении Лимонову французского гражданства подписал знаменитый сюрреалист Филип Супо, лучший иллюстратор Лотреамона и иодин из тех, кто открыл для человечества этого гения... Сейчас поразительное время, когда становятся известными ранее тщательно цензурируемые вещи, но вместе с тем как бы исчез читатель, от которого имело бы смысл скрывать их и далее... Граф Лотреамон опубликован, каждый может войти в кристаллически-жестокую вселенную этого ослепительного гения, но... Этот “каждый” оказался фикцией, то как раз тем “идиотом”, борьбу с которым — и с чьим создателем Граф Лотреамон сделал целью своей странно короткой, абсолютно энигматической, но бесконечно осмысленной жизни.

Изидор Дюкасс 4 апреля 1846 года родился в Монтевидео в семье французского посланника. Уже одна эта подробность — Монтевидео — делает его уникальным. Много ли знаменитых людей мировой культуры родились в Монтевидео? Конечно, не много. Вообще никто кроме Изидора Дюкасса там не родился. И сам он прекрасно отдавал себе в этом отчет. Отныне когда в культурологии упоминается “дитя Монтевидео” ясно, что речь идет именно о нем, о самом ужасном авторе современной поэзии, о графе Лотреамоне, настоящим именем которого было “Изидор Дюкасс”. настоящее имя. 

— Стоп. Так выражаться не осторожно. Имея дело с тем, с кем мы его имеем, надо тщательно подбирать слова. Что такое “настоящее имя”? То, которое записано в метрике? Это слишком поверхностный взгляд. Тема “имени” является центральным моментом духовной магической реализации индивидуума. Не случайно во всех посвятительных обществах при вступлении существует обряд смены старого имени на новое. Так дело обстояло в рыцарских орденах, в эзотерических братствах, так дело обстоит и в церковной иерархии , а также в монашестве. Так что Изидор Дюкасс — имя “метрическое”, формальное... Гораздо ближе к сущности уникального существа, о котором мы говорим, будет имя “граф Лотреамон”. Это и есть его настоящее имя... А то, что было записано в документах Изидор Дюкасс — всего лишь псевдоним

— Пусть так. Но если продолжать эту логику, можно сказать, что и Лотреамон — это не последнее определение... Еще более тайным, еще более магическим и тревожно-оперативным догматическим именем является имя 

— МАЛЬДОРОР!

“Зло Зари” “Зло Золотой Зари”? Золотой Зари во внешнем пространстве (In the outer)...

“Мальдорор поет только для самого себя, не для других. Он не поверяет свое вдохновение весами человеческих мнений. Он приходит свободным как буря. Он замкнулся однажды в необозримые просторы своей воли. И он не боится никого кроме самого себя. В своих сверхъестественных битвах он снова и снова атакует человека и его создателя, всегда выходя победителем, так рыба-меч вонзает свой отросток в китовый живот.”

Изидор Дюкасс, граф Лотреамон написал в соей жизни очень мало произведений — 6 песен Мальдорора и афоризмы, объединенные в сборник “Поэзия”. Эти тексты были напечатаны мизерным тиражом и остались совершенно незамеченными. Но он создал целую Вселенную, краткую, но бесконечно экспрессивную. Он выразил великое послание, разгадка смысла которого преследовала лучшие умы двадцатого века, и надо сказать, что, наверное, мы так и не приблизились к пониманию того, кем он был и что он сказал. Ясно лишь, что он вынес какой-то чудовищный приговор, что сообщил о немыслимой по жестокости и адской напряженности драме, пронизывающей всю Вселенную, от которой не спасает ни смерть, ни тем более жизнь, ни совершенствование в мудрости, ни опасные дороги безумия... Тот, ужас, который принес Лотреамон находится в такой головокружительной и вместе с тем такой плотски ощутимой, интимно близкой нам сфере, что многие другие суровые и действительно ужасные вещи кажутся плоскими и мало интересными. Если поддаться на бритвенный, холодно кровавый, математически ясный, метафорический, текстуальный террор Лотреамона, почти все остальное станет вполне приемлемым. Никогда еще ужас, жестокость и красота не были такими холодными, такими леденяще прозрачными, такими неизбывно острыми...

“Есть в жизни моменты, когда человек, чьи кудри полны вшей, пристально пригвождает свой дикий взгляд к зеленым мембранам пространства. И тогда ему чудится, что он слышит рядом с собой ироничные слова фантома. Его трясет, он охватывает руками голову — ведь этого голос его собственной совести. И тогда с головокружением душевнобольного он бросается прочь из дома, и не разбирая направления разрывает горькие гребни свежих пашен. Иногда мучительными ночами, когда легионы крылатых спрутов, похожих издалека на ворон, кружат над облаками, направляя свой прямолинейный полет к городам людей, исполняя миссию предупредить их о необходимости резко поменять стиль поведения, мрачноглазый булыжник в видит в свете молний двух существ — одного за другим. И роняя беглую слезу сострадания, соскальзывающую с минеральных век он восклицает: “Видимо он заслужил этого, это лишь акт возмездия”. Сказав это он снова вернется к стоической невозмутимости и будет наблюдать с нервной дрожью за охотой на человека, за гигантскими срамными губами мрака, откуда безостановочно выпрыскиваются бесчисленные сперматозоиды мглы, вовлекающиеся в полет по зловещему эфиру и прячущие под перепончатым размахом своих гигантских крыльев всю природу, за одинокими легионами крылатых спрутов, которые немеют перед картиной этих глухих и невыразимых вспышек тьмы. Но все это время продолжаются скачки двух неутомимых бегунов, и фантом выбрасывает изо рта струи пламени на раскаленную спину человеческой антилопы. Если ну пути фантома совести, исполняющего свой долг, встретится жалость, и преградит охотнику путь, он с неохотой сдается ее увещеваниям, отступает и дает человеку уйти от преследования. Фантом щелкает языком, говоря себе этим жестом, что преследование окончено и что теперь пора возвращаться в свое логово до следующих приказаний. Его обреченный рев доходит до самых отдаленных уголков пространства и когда его отвратительный вопль достигает человеческого сердца, человек предпочитает как говорится лучше умереть с матерью, чем терпеть угрызенья совести с сыном. Он прячет голову по плечи в земные валы песка, но совесть развеивает эту наивную хитрость. Все что он нарыл, испаряется как капля эфира, свет появляется в кортеже лучей, как стайка птиц, падающая на заросли дикой лаванды. И снова человек наедине с самим собой с открытыми сметенными глазами. Я видел, как он шел к морю, как он забирался на отвесный и омываемый морской пеной утес и как стрелой он бросился с него вниз. Но, о чудо — его труп появился снова на поверхности океана на следующий день и волны выбросили этот осколок плоти на берег. Человек внезапно отделился от выемке в песке, которое оставило его тело, выжал воду из своих промокших волос и снова продолжил шествие по своему жизненному пути с усталым и мрачным челом. Совесть жестоко судит наши мысли и наши самые потаенные деяния, и она не ошибается. Хотя часто ей и не удается предотвратить зло, совесть не устает обвинять человека как если бы он был лисицей, особенно она любит это делать в темноте....”

Эта история, рассказанная в предпоследней части Второй песни Мальдорора заканчивается плохо. Больше всех страдает , естественно, совесть. Те, кто знают Лотреамона, не удивятся. Все кончается тем, что Мальдорору надоедают муки совести, которую подсылает к нему его извечный антипод — демиург-Креатор — и он одной рукой расплющивает ее тельце в порошок, а другой — отрывает голову. С этой головой он и бродит посреди бездн, прыгает в пропасти, путешествует по многочисленным мирам, объединенных общей осью — осью бесконечного зла и неизбывного безумия. Как трофей Паллады, как голова Медузы обглоданный череп совести служит Мальдорору, чья кожа на груди неподвижна как могильная плита, для борьбы с его антиподом — его силу и непобедимость он сознает, но и отступать не собирается. La lotta continua. Борьба продолжается.

Первое полное издание “Песен Мальдорора” появилось в 1924 году спустя 50 лет после его смерти. Оно вызвало общую эйфорию у сюрреалистов и первая книга Эдгара Кине “Лотреамон и Бог” вполне отвечала такому порыву: Творец, под сильным влиянием фрейдизма трактовался как “отец первобытного племени”, жестокий и кровожадный, а потому столь яркое свидетельство богоборчества вызвало столь некритический восторг. Гастон Башляр в своей книге “Лотреамон” уже более сдержан и берет “Песни Мальдорора” скорее в качестве иллюстрации к своей доктрине четырех элементов. космогонии. Морис Бланшо рассматривает Лотреамона в экзистенциалистской перспективе. Любопытная вещь: любая литературоведческая или философская школа всегда выбирала “Песни Мальдорора” полигоном своих интеллектуальных маневров. В конце концов французские структуралисты на основе текстологического анализа пришли к выводу, что произведения Лотреамона не более чем пародия на романтиков — Шатобриана, Байрона, Гюго, Ламартина и т.д. Ничего другого и нельзя было ожидать в этот обескровленный садо-мазохистический век. Люди нашей эпохи не активны, но реактивны: они жаждут, чтобы их оскорбляли и били — только таким образом скапливаются силы для ответного удара, только тогда возникает “оправдание” для действия. Поэтому спонтанный, резкий, жестокий Лотреамон стал идеальным объектом для реакций и комментариев.

— Но вряд ли его миссия сводится к тому, чтобы дразнить и стращать двуногих космической полночи, пугать их кошмарами и извращениями, поражать их скудное воображение нескончаемой феерией противоестественно жестоких преступлений и патологически безумных метафор.

— Да, на самом деле он и не ставит таких целей (если он вообще ставит какие-то цели). Просто для Лотреамона нет запретных тем, а потому рассказы о странных перверсиях и диких агрессиях, изложенные в его этически возвышенной манере, воспринимаются как назидание и напоминание — в жизни нет таких категорий как “больное” и “здоровое”, “молодое” и “старое”, мир открыт нормальным, спокойным глазам.

— И эти нормальные спокойные глаза созерцают такое...

“Я сделаю следующее: сконструирую и реализую котлован в сорок квадратных лье и соответственной глубины. Там будет жить колония вшей, да, омерзительно девственных вшей. Они будут свиваться, извиваться серпантином, змеиться во всех направлениях. Замысел у меня такой: я вырву вошь из волос человечества и после трех ночей спаривания брошу в котлован. Человеческая сперма, бесполезная в любых случаях, будет принята на сей раз, принята фатально. Через несколько дней множество монстров, сжатое, сконцентрированное в материальное ядро, вырвется на свет божий. Это отвратительное скопище со временем расширится, обретет гибкую текучесть ртути, разветвится в бесчисленные ветви, займется взаимопожиранием — рождаемость все равно превышает смертность. Время от времени я смогу подбрасывать в яму какого-нибудь ублюдка, проклятого матерью или допустим руку.. оглушу хлороформом какую-нибудь девушку и ночью отрежу... ... Если вши покроют планету, как песок морской берег, род человеческий будет уничтожен в чудовищных страданиях. Я с крыльями ангела, распростертый в пространстве, созерцатель”.

Невыносимо одиночество высшего существа посреди одиноких толп. Ты приближаешься к существу, внешне удивительно похожему на тебя, ты насчитываешь найти в общем и целом сходный организм с похожими реакциями и общим набором реакций и жестов, но вдруг — о ужас! — перед тобой стопка холодца, аляповатое чучелко, набитое шлягерами, обрывками не своих фраз и несмешных шуток, призрачными пленками чувств, опьяненное безградусными нищими соками постыдно пошлых сновидений... Они говорят, двигают руками и ногами, улыбаются, сетуют, призывно стреляют глазками — этими странными дырами, с обратной стороны которых — тоненькая полоска фольги... От созерцания фигур и движений этих бессмысленных скорлуп становится невыносимо одиноко. Как чудовищно это одиночество, известное только психически больным, поэтам и ангелам. Поразительно какой странный выход из этой фатальной ситуации нашел Мальдорор...

“Мальдорор сидя на прибрежном утесе размышляет, какое счастье иметь друга, родственную душу. Поднимается ураган. Мальдорор замечает большой парусный корабль, который терпит крушение — штормовой ветер разносит паруса в клочья. Усилия команды бесполезны, корабль тонет. Какой-то юноша борется с бурными волнами и похоже у него есть шанс добраться до берега. Однако по мнению Мальдорора никто не должен спастись. Он прицеливается, стреляет, голова навсегда исчезает в волнах. И здесь появляются акулы — вода смешивается с кровью, кровь с водой. Самая крупная и великолепная акула бросается на своих соплеменниц и затевает бешеную схватку. Восхищенный Мальдорор с ножом в руке ныряет, плывет ей на помощь. Вдвоем они расправляются с врагами. Они долго, несколько минут смотрели друг другу в глаза и удивлялись беспримерной жестокости взглядов. Плавали кругами, не теряя друг другу из виду и каждый размышлял: “Нет подобного еще не встречалось. Подобное зло могущественней моего зла.” И увлеченные сократили дистанцию — акула рассекала волны плавниками, Мальдорор — руками. Озаренный, ошеломленный, каждый созерцал собственный портрет. Их разделяло не более трех метров и тогда... скользнули, соприкоснулись как любовники, обнялись нежно и деликатно словно брат и сестра. Ласковая привязанность возбудила плотские желания: руки раскинулись, сомкнулись, нервные бедра всосались пиявками в эластичную клейкую напряженную кожу монстра: руки, плавники переплелись, груди, животы втиснулись, образуя темно-опаловую массу в терпких выделениях водорослей: в бушующем урагане, в зигзагах молний, извиваясь на брачном ложе пенистых волн, они унеслись, вращаемые подводным течением, в неведомую глубину бездны и соединились в безобразном, целомудренном, непрерывном соитии. Наконец! Я более не одинок в этом мире. О моя первая любовь!”

— Это было прекрасно, также прекрасно, как изъеденная проказой звезда, как случайная встреча дождевого зонта и швейной машинки на операционном столе”.

Лотреамон уникален тем, что он единственный поэт, причем живший не так давно, у которого полностью отсутствует биография. Мы не знаем о нем абсолютно ничего. Он остался только в форме литературного текста, в котором он живет, существует, обосновывает свое бытие. Лотреамон — это не человек., но текст, особое текстовое существо. Это напоминает латинский термин — Intelligentia, которым схоласты и маги называли “умные сущности” сверхчеловеческого, развоплощенного плана. Энигматичность Лотреамона столь велика, что существует целая серия реконструкций его личности, которые варьируются от фигуры пародиста и юмориста, до “извращенного ангела” и “иерарха темных сил”. Неясно шутник ли, демон ли, ироничный эрудит ли, революционер ли... Никакой определенности. Но раз он совершенно неизвестен, значит на то есть причины. Я думаю, что непроницаемая пелена мистерии, окружающая личность Лотреамона это выразительный знак, заставляющий нас пересмотреть наше представление о реальности литературы, об онтологии текста. Когда говорят о доминации Логоса, интеллектуально-вербального начала над комплексом субстанциальных реальностей, имеют в виду нечто весьма смутное, некую игру ума, некую абстракцию. Первый Ум или Первый Логос выносится далеко за рамки человеческого опыта, а все составляющее наш обычный язык считается профанической, низкой, материальной реальностью. Это могли бы оспорить маги, которые подобно персонажу рассказа Гофмана вызывали духов по школьной азбуке. Это фонетическая кабала, оживленное слово, эвокация. Но, увы, под магами сегодня понимают исключительно закоренелых проходимцев, да и сами представители этой странной и тревожной профессии в ее изначальном значении, вряд ли стали бы применять к себе это затасканное, окончательно опошленное шарлатанами слово. Лотреамон восстанавливает оперативно-магическое, теургическое измерение языка. Когда мы прикасаемся к его тексту, невозможно отделаться от ощущения, что мы на самом деле вступаем в какой-то реально существующий, но совершенно неожиданный, новый, с телесной наглядностью новый мир, где нет самого главного и привычного для нас элемента — нет личности автора, нет человека. Текст без автора. Слово без того, кто его написал. Тревожное свидетельство, оставленное существом без качеств. Сгустившаяся в слова и знаки препинания зловещая ткань невместимого знания. Leatreamont, L’Eau Tres Amont. По фонетической каббале — это звучит как “Вода из самого Истока, из Верховья реки”... Безусловно, эта Вода растворяет, это коррозивная жидкость. Все это очень стильно напоминает герметическую традицию, алхимию. И многие пассажи из Песен Мальдорора явно содержат намеки на Великое Делание алхимиков.

Как иначе можно истолковать следующий пассаж — знаменитый пассаж Лотреамона из второй Песни об Андрогине. Этот пассаж, если я не ошибаюсь, невеял Вам, Евгений Всеволодович, Ваше изумительное стихотворение о Terra Foliata, об алхимической земле, занесенной золотой листовй осени...

“Это сказка о Terra, Terra Foliata и т.д.” (Стихотворение Евгения Всеволодовича)

У Лотреамона — два врага. Один Человек, другой — его творец. 

“Моя поэзия состоит единственно из атак всеми возможными средствами из атак на человека, этого ублюдка, и на его создателя, который не должен был бы, по моему мнению, создавать подобную сволочь. Тома моих книг будут копиться и копиться до скончания моей жизни и однако, вы не найдете в них никакой другой идеи, кроме этой, неизменно, вечно присутствующей в моем сознании”.

Кажется яснее не выразится и банальный морализирующий разум услужливо подсказывает — “откровенный сатанизм”, “богохульство”. Если бы все было бы так просто, то мир представлял бы собой примитивный механизм, духовный путь был бы подобен путешествию на электричке, а история представляла бы собой распорядок дня в детском саду — с мудрыми воспитателями и бессмысленным времяпровождением, в котором ритм незамысловатых наказаний и поощрений прививает недорослям элементарные социальные навыки. Бог, конечно, любит простецов и юродивых, но это еще не значит, что он любит мещан, лицемеров, моралистов и агрессивных посредственностей. С Лотреамоном так просто не разобраться. Элементарное чувство вкуса подсказывает, что все намного сложнее. И внимательному взгляду сразу же открываются многозначительные детали. Так, например, Лотерамон нигде в своих текстах не употребляет слово “Бог”. Ни разу. Случайно? У этого автора либо все вообще чистая случайность, тогда и говорить не о чем, либо все вплоть дол малейших деталей, до знаков препинания нагружено абсолютным смыслом. Когда Лотреамон говорит о “творце”, “Креаторе”, “демиурге”, на которого обращена его уважительная ненависть, он имеет в виду нечто особое. Современный человек и его “создатель”, возможно, принадлежат к особой весьма не очевидной реальности, не имеющей никакого отношения к тому, что понимает под человеком” и “творцом” Традиция. В обнаружении этого головокружительного факта, в разоблачении этой кошмарной Истины состоит величайший смысл послания Лотреамона. То, что на первый взгляд представляется вершиной богохульства и святотатства, оказывается, на самом деле, выразительным и впечатляющим изложением сугубо традиционной доктрины. Путь мира согласно циклической логике священной Традиции двигается от Блага ко Злу, от позитивного полюса к негативному, от Золотого века к Железному, от Крита юги индусов к Кали-юге. Вначале времен человечество пребывает под правой, благословляющей, милосердной дланью Божества. И Творец и творение в этот райский период благи и отношения между ними гармоничны, исполнены любви. В конце времен все меняется радикальным образом. Человечество подпадает под левую, карающую длань, живет в режиме раскола, безумия, помрачения, хаоса и вырождения. Это апокалиптическое человечество есть уже порождение иной сущности, выдающей себя за “создателя”, порождение “узурпатора”, “обманщика”. Световое Божество удаляется, на его место приходят мрачные могущества теневых сторон высшей реальности, “иные боги” Лавкрафта. Высшей формой обмана и гипноза является стремление привить человечеству последних времен иллюзию того, что между ним и “божеством” сохраняются те же отношения, что и в начале времен. Та же гармония, то же послушание, та же любовь. Апокалиптическое человечество воздвигает над собой химеру, поганого идола, возведенного в чин “создателя”. А на самом деле, вся эта псевдо моралистическая пастораль лишь прикрывает реальную бездну извращения, порока, греха, низости и лжи. Против такой реальности и восстает златокудрый Мальдорор, противник “демиурга”, волевая, героическая антитеза “Креатора” современного мира. Это — мэтр “Пути Левой Руки”, и именно под этой дланью настоящего абсолютного Бога и находится наш исторический цикл. Любопытно, что и в христианстве, этой уникальной, головокружительной религии Любви и Света, идет речь о двух пришествиях Сына Божьего. Первое — в страдании и Спасении. Это — проявление Божественной милости. Второе будет Страшным. Это богословское догматическое определение нагружено важнейшим смыслом — Суд — Страшный. Пришествие — Страшное. Так сугубо христианский цикл истории, лежащий между Первым Милостивым и Вторым Страшным Пришествиями, повторяет в сжатом виде, как финальное, эсхатологическое резюме всю историю мира — от земного рая до земного ада. И Конец христианского века совпадет с Концом мира вообще. Но это — отдельная тема. Путь левой руки — путь героя. Древние понимали, что в определенных случаях сам факт “богоборчества” может быть сугубо религиозным, духовным инициатическим путем. Вспомним хотя бы патриарха Иакова, названным “Израилем”, а это имя по одной из этимологий означает “Сражающийся с Богом” как раз в память о его ночной битве с Божеством. Тот же Иаков и в том же месте — в Вифиле увидел знаменитую лестницу, ведущую на небо (и с неба!). По этой лестнице поднимались на Олимп греческие герои, бросавшие вызов олимпийским богам и доказывавшие в битве и войне с ними свое право на соучастие в божественной реальности. “Силой нудится Царство Небесное”.

— Обратите внимание на то, что его ненависть направлена толькотна Шестой День Творения, когда был сотворен человек. Дикакя природа, напротив, вызывет в нем бесконечный, орфический восторг. Чего стоит его восторг перед “старым Оеканом”, восторг не только тематический, но и стилистический — песнь — поэма в прозе, каждый фрагмент — стихотворение, текст разворачивается неторопливо, торжественно, ритмически,напоминая величавое спокойствие океана.

— Океана Безумия.

“На сей раз я хочу защитить человека, я ненавистник всякой добродетели. Я не забыл Творца после того, как в день славы сбросил колонну, соединяющую небо и землю, на которой уж не знаю каким жульничеством были начертаны знаки его могущества и его вечности. Четыреста присосок впились в его подмышку и он зашелся отчаянным криком.... но Креатор сохранял поразительное хладнокровие в жесточайших страданиях, и исторг из своего лона ядовитое семя на жителей земли. Но к его изумлению Мальдорор обратился в спрута. Восемь чудовищных щупалец каждое из коих могло легко захлестнуть планету, рванулись к телу творца. Из последних сил Креатор боролся с беспощадными, влажными, гибкими кольцами, что сжимали его все тесней... но я боялся подвоха, насосавшись как следует его крови, я скрылся в своей пещере. После бесплодных попыток он перестал меня искать, но отныне знает, где мое логовище и не торопится туда войти. Теперь мы живем наподобие двух монархов, знающих силу друг друга, не могущих друг друга победить”.

Борьба против Создателя-демиурга. Она проходит у Мальдорора почти на равных. Оба персонажа и Креатор и его кристально жестокий антипод довольны яркие, могущественные, циничные и безжалостные типы. 

— Хочу заметить Мальдорора при этом ни в коем случае нельзя смешивать с дьяволом или сатаной иудео-христианского ареала, то есть со специалистами довольно ограниченного профиля.

— Здесь вообще все другое. И так называемое “добро” и так называемое “зло” у Лотреамона лежат в особой изогнутой плоскости, касательной по отношению к конвенциональным моральным категориям. Например, и “благой” Креатор, демиург, и его противник белокурый Мальдорор часто превращаются в монстров, оба напиваются, убивают, совершают множество кошмарных преступлений. Вся лишь разница в том, что Креатор лжет и лицемерит, а Мальдорор предельно честен — в особом, конечно, абсолютно безумном смысле — ведь он только и занимается тем, что обманывает подростков, чтобы их потом жестоко покарать за доверчивость, романтизм и наивность.

— Печальнее всего судьба Мервина из 6-й песни, этого юного гения, соблазнившегося предложением Мальдорора бросить добропорядочную семью и отправиться с мэтром в галлюцинативные поиски новых земель и нереальных пейзажей...

— Я не могу без дрожи перечитывать описание встречи Мервина с Мальдорором на мосту в то роковое утро, когда юноша окончательно решил отдаться во власть приключений и дальних странствий в кампании своего нового друга, об истинных намерениях которого он не подозревал.

“Утренний пар рассеялся. Два пешехода с двух разных сторон одновременно взошли на мост Карусель. Хотя они и не виделись раньше, общаясь только посредством писем, они сразу же опознали друг дуга. Действительно, трогательно было наблюдать, как два существа, столь разделенные возрастом, так сильно притягивались друг к другу высотой чувств. По крайней мере так думали все те, чье внимание в тот момент было привлечено этой картиной, и картину эту многие, даже самые математические умы не могли не признать трогательной. Мервин, с лицом залитым слезами, думал про себя, что так сказать в самом начале жизненного пути он встречается с надежной опорой в будущих лишениях и подвигах. Другой же, будьте уверены, не говорил про себя ничего. Вот посмотрите, что он сделал. Поравнявшись с юношей он внезапно открыл мешок, который нес с собой, с силой схватил подростка за волосы и быстрым движением сунул его в грубую ткань. Мгновением позже он накрепко перевязал мешок бечевкой. Так как Мервин принялся истошно орать, Мальдорор схватил мешок как если бы он был полон стиранным бельем и принялся бить им о парапет моста. Жертва, услышав как хрустят ее кости, замолкла. Уникальная сцена, помыслить которую не придет в голову никакому режиссеру. В этот момент по мосту проезжал живодеры со своей повозкой. Человек с мешком подбежал к нему, заставил остановиться и сказал: 

“В этом мешке находится собака. У нее бешенство. Убейте ее так скоро, как это только возможно.”

Собеседник выказал соболезнование.

Четыре живодера принялись стучать своими молотками по извивающемуся в конвульсиях мешку.

И так далее....” Демиург еще попытается спасти Мервина, превратившись в носорога. Но Мальдорор не даст застигнуть себя врасплох. В решающий момент, уже приготовившись забросить мальчика на купол Сорбонны, стоя на высоком столпе на Вандомской площади, при виде кавалькады, возглавляемой Креатором-носорогом, Мальдорор вытащит свой пистолет и всадит своему врагу пулю. Хотя тот и не может умереть, но вынужден будет ретироваться.

Дюкасс умер 25 ноября 1870 года. Ему было всего двадцать четыре года! Вдумайтесь, 24 года! Заблудившийся ангел, кристальный дух далеких утонченных сфер, пронизавший наш апокалиптический мир на краткое мгновение. Оставивший после себя документ о реальном положении дел и здесь и по ту сторону, ничего не объяснивший, но намекнувший на все, более чем намекнувший, погрузивший во все, в это герметическое “Все” самых внимательных мыслителей грядущего века, он мгновенно скрылся из виду, поспешно спрятав свое тело под тяжелую гладкую холодную кладбищенскую плиту. Для нашего века он значит наверно также много как Артюр Рембо или Фридрих Ницше.

Мальдорор говорит с нами от имени неведомых и всесильных богов языческого пандемониума, от имени такой невероятной беспредельности, по сравнению с которой наша бесконечная вселенная со всеми ее метагалактиками — просто обывательское захолустье. Он вне жизни и смерти, он мастер метаморфоз, его образ — одна из немногих удачных попыток искренне ответить “да” на вечный вопрос о свободе. Но этот ответ слишком безмерен, слишком сногсшибателен, Мальдорор слишком велик для любого человеческого порыва. Судите сами как трудно вообразить “свободу”, если столь тяжелы даже предварительные условия освобождения от рабства. В середине нашего века Эрих Фромм сказал на конференции посвященной теме “Дзэн-буддизм и психоанализ”. —

“Большинство людей блуждает по дорогам жизни, оставаясь симбиотически связанным с матерью, отцом, семьей, родом, государством, общественным статусом, деньгами, богами и т.д. Не желая или не в силах порвать пуповину, они остаются рожденными лишь отчасти, более или менее живыми...”

— Ваша Ванна наполнена — Die Wanne ist voll

В одну из первых встреч с Вами, Евгений Всеволодович, около двадцати лет назад, — мы были в состоянии плавания, естественно, под Москвой в Мытищах у друзей, выбрав подходящий, как мне казалось момент, я спросил Вас 

— “Что такое Putrefactio, алхимический режим гниения, что такое “работа в черном”, nigredo, l’oeuvre au noir?”

— Вы удивились такому вопросу. я был тогда еще совсем молодым человеком и ответили словами Гете из “Фауста” — 

“Гниение — это та операция, которая впервые делает монету ценной”.

Это абсолютно верно в случае Графа Лотреамона — прочтение “Песен Мальдорора”, постижение и проживание текстов Лотреамона, прохождение сквозь миры абсолютной жестокости, расплавления своего жалкого эго, своей отвратительной, тщедушной, наглой и уродской индивидуальности в кристальных водах священного безумия этих песен — это восхитительное, фасцинативное текстовое Nigredo, инициатическая путрефакция “ветхого адама”, этого “внутреннего обывателя” — только это делает наше сознание, наше интериорное зерно, наш вкус в конце концов “впервые ценным”. Диссолюция, коррозивные воды жестоко трансцендентного смысла. Грамматика как инструмент абсолютного ужаса. Математически точное описание Абсолютно Иррационального... Граф Лотреамон. Неизбежный призрак, с которым мы сталкиваемся сквозь время и пространство. Вы идете по улице, смотрите на витрины, углубившись в рваный ритм своих не очень интересных мыслей или разглядывая аляповатые фигуры прохожих, колышущихся в туманном движении к совершенно неясной, конечно, отсутствующей, но скрывающей свое отсутствие гипнозом бытового идиотизма — цели... Но по параллельной улице. по череде переулков и дворов движется какая-то зловещая фигура. Она то приближается к вам и ее уже можно различить на перекрестке, то снова уходит в глубь... Как бумеранг, как ритмичные часы, как смутный абрис того, что вы увидите сразу после вашей неизбежной смерти — ведь не думаете ли вы, в самом деле, что будете жить вечно? Как бумеранг. Вы не ошиблись — это Мальдорор. Он совсем не состарился. Его волосы такие же светлые, кожа такая же белая, а глаза — эти глаза — они столь холодны и лазурны. У него, естественно, есть американский складной нож — тот самый, которым он выпотрошил столько тушек — и будьте уверены, он знает как с ним поступать. Последний раз его видели на Тверской. Мальдорор с его неизменным одноглазым бульдогом. В руках он нес аквариум, прикрытый фиолетовой парчой. Внезапно порыв ветра из подворотни приподнял материю и я... И я заметил, что было в его стеклянном ящике. С этого момента я уже больше не могу смотреть людям прямо в глаза. Ведь там, ведь там была...

Граф Лотреамон: Крылатые спруты сознания (Александр Дугин, Finis Mundi)

“Глупый представитель человеческого рода, человек-идиот, ты раскаешься в своем поведении, раскаешься, это говорю тебя я, граф Лотреамон, раскаешься...”

— И раскается...

“В течение всей моей жизни я наблюдал этих людей, всех без исключения узкоплечих, совершающих бесконечные и глупейшие поступки, растлевающих своих ближних, извращающих свои души всеми возможными способами. И они еще называли побудительными причинами таких действий — славу! Наблюдая за этим зрелищем я хотел смеяться как и все остальные, но ... не мог, эта странная имитация оказалась мне не доступной... Тогда я взял бритвенное лезвие, острое, очень строе, и взрезал себе кожу вместе с мясом в том месте, где начинается раздвоение губ. На какое-то мгновение мне показалось, что я добился искомого результата. И принялся рассматривать в зеркале этот изувеченной по собственной воле рот. Но это была ошибка! Потоки льющейся крови, хлещущей из ран не позволяли мне рассмотреть похоже ли моя улыбка на улыбки остальных смертных. Но более пристальное изучение изображения в зеркале скоро привело меня к убеждению, что все же моя улыбка была абсолютна не похожа на привычную человеческую гримасу. Иными словами я так и не засмеялся...”

Эти слова вы безусловно узнали. Конечно, Лотреамон, кто же еще... Сейчас странное время, кто бы мог подумать, что графа Лотреамона издадут (хотя и в очень плохом переводе) значительным тиражом у нас... в стране ...

— Странный тревожный дух этого величайшего из современных поэтов, самого современного из современных поэтов, настолько не вяжется с традиционной сусальной ложью нашей культуры, что нам казалось, нет более антисоветского и радикально нонконформного чтения, более неприемлемого автора, более не усвояемого дискурса.

Лимонов рассказывал, как Вы, Евгений Всеволодович читали ему Ваши переводы Шестой Песни Мальдорора еще до его эмиграции в московском подполье, и как он понял все значение Лотреамона только много позже, во Франции спустя 20 лет, когда, кстати, петицию о предоставлении Лимонову французского гражданства подписал знаменитый сюрреалист Филип Супо, лучший иллюстратор Лотреамона и иодин из тех, кто открыл для человечества этого гения... Сейчас поразительное время, когда становятся известными ранее тщательно цензурируемые вещи, но вместе с тем как бы исчез читатель, от которого имело бы смысл скрывать их и далее... Граф Лотреамон опубликован, каждый может войти в кристаллически-жестокую вселенную этого ослепительного гения, но... Этот “каждый” оказался фикцией, то как раз тем “идиотом”, борьбу с которым — и с чьим создателем Граф Лотреамон сделал целью своей странно короткой, абсолютно энигматической, но бесконечно осмысленной жизни.

Изидор Дюкасс 4 апреля 1846 года родился в Монтевидео в семье французского посланника. Уже одна эта подробность — Монтевидео — делает его уникальным. Много ли знаменитых людей мировой культуры родились в Монтевидео? Конечно, не много. Вообще никто кроме Изидора Дюкасса там не родился. И сам он прекрасно отдавал себе в этом отчет. Отныне когда в культурологии упоминается “дитя Монтевидео” ясно, что речь идет именно о нем, о самом ужасном авторе современной поэзии, о графе Лотреамоне, настоящим именем которого было “Изидор Дюкасс”. настоящее имя. 

— Стоп. Так выражаться не осторожно. Имея дело с тем, с кем мы его имеем, надо тщательно подбирать слова. Что такое “настоящее имя”? То, которое записано в метрике? Это слишком поверхностный взгляд. Тема “имени” является центральным моментом духовной магической реализации индивидуума. Не случайно во всех посвятительных обществах при вступлении существует обряд смены старого имени на новое. Так дело обстояло в рыцарских орденах, в эзотерических братствах, так дело обстоит и в церковной иерархии , а также в монашестве. Так что Изидор Дюкасс — имя “метрическое”, формальное... Гораздо ближе к сущности уникального существа, о котором мы говорим, будет имя “граф Лотреамон”. Это и есть его настоящее имя... А то, что было записано в документах Изидор Дюкасс — всего лишь псевдоним

— Пусть так. Но если продолжать эту логику, можно сказать, что и Лотреамон — это не последнее определение... Еще более тайным, еще более магическим и тревожно-оперативным догматическим именем является имя 

— МАЛЬДОРОР!

“Зло Зари” “Зло Золотой Зари”? Золотой Зари во внешнем пространстве (In the outer)...

“Мальдорор поет только для самого себя, не для других. Он не поверяет свое вдохновение весами человеческих мнений. Он приходит свободным как буря. Он замкнулся однажды в необозримые просторы своей воли. И он не боится никого кроме самого себя. В своих сверхъестественных битвах он снова и снова атакует человека и его создателя, всегда выходя победителем, так рыба-меч вонзает свой отросток в китовый живот.”

Изидор Дюкасс, граф Лотреамон написал в соей жизни очень мало произведений — 6 песен Мальдорора и афоризмы, объединенные в сборник “Поэзия”. Эти тексты были напечатаны мизерным тиражом и остались совершенно незамеченными. Но он создал целую Вселенную, краткую, но бесконечно экспрессивную. Он выразил великое послание, разгадка смысла которого преследовала лучшие умы двадцатого века, и надо сказать, что, наверное, мы так и не приблизились к пониманию того, кем он был и что он сказал. Ясно лишь, что он вынес какой-то чудовищный приговор, что сообщил о немыслимой по жестокости и адской напряженности драме, пронизывающей всю Вселенную, от которой не спасает ни смерть, ни тем более жизнь, ни совершенствование в мудрости, ни опасные дороги безумия... Тот, ужас, который принес Лотреамон находится в такой головокружительной и вместе с тем такой плотски ощутимой, интимно близкой нам сфере, что многие другие суровые и действительно ужасные вещи кажутся плоскими и мало интересными. Если поддаться на бритвенный, холодно кровавый, математически ясный, метафорический, текстуальный террор Лотреамона, почти все остальное станет вполне приемлемым. Никогда еще ужас, жестокость и красота не были такими холодными, такими леденяще прозрачными, такими неизбывно острыми...

“Есть в жизни моменты, когда человек, чьи кудри полны вшей, пристально пригвождает свой дикий взгляд к зеленым мембранам пространства. И тогда ему чудится, что он слышит рядом с собой ироничные слова фантома. Его трясет, он охватывает руками голову — ведь этого голос его собственной совести. И тогда с головокружением душевнобольного он бросается прочь из дома, и не разбирая направления разрывает горькие гребни свежих пашен. Иногда мучительными ночами, когда легионы крылатых спрутов, похожих издалека на ворон, кружат над облаками, направляя свой прямолинейный полет к городам людей, исполняя миссию предупредить их о необходимости резко поменять стиль поведения, мрачноглазый булыжник в видит в свете молний двух существ — одного за другим. И роняя беглую слезу сострадания, соскальзывающую с минеральных век он восклицает: “Видимо он заслужил этого, это лишь акт возмездия”. Сказав это он снова вернется к стоической невозмутимости и будет наблюдать с нервной дрожью за охотой на человека, за гигантскими срамными губами мрака, откуда безостановочно выпрыскиваются бесчисленные сперматозоиды мглы, вовлекающиеся в полет по зловещему эфиру и прячущие под перепончатым размахом своих гигантских крыльев всю природу, за одинокими легионами крылатых спрутов, которые немеют перед картиной этих глухих и невыразимых вспышек тьмы. Но все это время продолжаются скачки двух неутомимых бегунов, и фантом выбрасывает изо рта струи пламени на раскаленную спину человеческой антилопы. Если ну пути фантома совести, исполняющего свой долг, встретится жалость, и преградит охотнику путь, он с неохотой сдается ее увещеваниям, отступает и дает человеку уйти от преследования. Фантом щелкает языком, говоря себе этим жестом, что преследование окончено и что теперь пора возвращаться в свое логово до следующих приказаний. Его обреченный рев доходит до самых отдаленных уголков пространства и когда его отвратительный вопль достигает человеческого сердца, человек предпочитает как говорится лучше умереть с матерью, чем терпеть угрызенья совести с сыном. Он прячет голову по плечи в земные валы песка, но совесть развеивает эту наивную хитрость. Все что он нарыл, испаряется как капля эфира, свет появляется в кортеже лучей, как стайка птиц, падающая на заросли дикой лаванды. И снова человек наедине с самим собой с открытыми сметенными глазами. Я видел, как он шел к морю, как он забирался на отвесный и омываемый морской пеной утес и как стрелой он бросился с него вниз. Но, о чудо — его труп появился снова на поверхности океана на следующий день и волны выбросили этот осколок плоти на берег. Человек внезапно отделился от выемке в песке, которое оставило его тело, выжал воду из своих промокших волос и снова продолжил шествие по своему жизненному пути с усталым и мрачным челом. Совесть жестоко судит наши мысли и наши самые потаенные деяния, и она не ошибается. Хотя часто ей и не удается предотвратить зло, совесть не устает обвинять человека как если бы он был лисицей, особенно она любит это делать в темноте....”

Эта история, рассказанная в предпоследней части Второй песни Мальдорора заканчивается плохо. Больше всех страдает , естественно, совесть. Те, кто знают Лотреамона, не удивятся. Все кончается тем, что Мальдорору надоедают муки совести, которую подсылает к нему его извечный антипод — демиург-Креатор — и он одной рукой расплющивает ее тельце в порошок, а другой — отрывает голову. С этой головой он и бродит посреди бездн, прыгает в пропасти, путешествует по многочисленным мирам, объединенных общей осью — осью бесконечного зла и неизбывного безумия. Как трофей Паллады, как голова Медузы обглоданный череп совести служит Мальдорору, чья кожа на груди неподвижна как могильная плита, для борьбы с его антиподом — его силу и непобедимость он сознает, но и отступать не собирается. La lotta continua. Борьба продолжается.

Первое полное издание “Песен Мальдорора” появилось в 1924 году спустя 50 лет после его смерти. Оно вызвало общую эйфорию у сюрреалистов и первая книга Эдгара Кине “Лотреамон и Бог” вполне отвечала такому порыву: Творец, под сильным влиянием фрейдизма трактовался как “отец первобытного племени”, жестокий и кровожадный, а потому столь яркое свидетельство богоборчества вызвало столь некритический восторг. Гастон Башляр в своей книге “Лотреамон” уже более сдержан и берет “Песни Мальдорора” скорее в качестве иллюстрации к своей доктрине четырех элементов. космогонии. Морис Бланшо рассматривает Лотреамона в экзистенциалистской перспективе. Любопытная вещь: любая литературоведческая или философская школа всегда выбирала “Песни Мальдорора” полигоном своих интеллектуальных маневров. В конце концов французские структуралисты на основе текстологического анализа пришли к выводу, что произведения Лотреамона не более чем пародия на романтиков — Шатобриана, Байрона, Гюго, Ламартина и т.д. Ничего другого и нельзя было ожидать в этот обескровленный садо-мазохистический век. Люди нашей эпохи не активны, но реактивны: они жаждут, чтобы их оскорбляли и били — только таким образом скапливаются силы для ответного удара, только тогда возникает “оправдание” для действия. Поэтому спонтанный, резкий, жестокий Лотреамон стал идеальным объектом для реакций и комментариев.

— Но вряд ли его миссия сводится к тому, чтобы дразнить и стращать двуногих космической полночи, пугать их кошмарами и извращениями, поражать их скудное воображение нескончаемой феерией противоестественно жестоких преступлений и патологически безумных метафор.

— Да, на самом деле он и не ставит таких целей (если он вообще ставит какие-то цели). Просто для Лотреамона нет запретных тем, а потому рассказы о странных перверсиях и диких агрессиях, изложенные в его этически возвышенной манере, воспринимаются как назидание и напоминание — в жизни нет таких категорий как “больное” и “здоровое”, “молодое” и “старое”, мир открыт нормальным, спокойным глазам.

— И эти нормальные спокойные глаза созерцают такое...

“Я сделаю следующее: сконструирую и реализую котлован в сорок квадратных лье и соответственной глубины. Там будет жить колония вшей, да, омерзительно девственных вшей. Они будут свиваться, извиваться серпантином, змеиться во всех направлениях. Замысел у меня такой: я вырву вошь из волос человечества и после трех ночей спаривания брошу в котлован. Человеческая сперма, бесполезная в любых случаях, будет принята на сей раз, принята фатально. Через несколько дней множество монстров, сжатое, сконцентрированное в материальное ядро, вырвется на свет божий. Это отвратительное скопище со временем расширится, обретет гибкую текучесть ртути, разветвится в бесчисленные ветви, займется взаимопожиранием — рождаемость все равно превышает смертность. Время от времени я смогу подбрасывать в яму какого-нибудь ублюдка, проклятого матерью или допустим руку.. оглушу хлороформом какую-нибудь девушку и ночью отрежу... ... Если вши покроют планету, как песок морской берег, род человеческий будет уничтожен в чудовищных страданиях. Я с крыльями ангела, распростертый в пространстве, созерцатель”.

Невыносимо одиночество высшего существа посреди одиноких толп. Ты приближаешься к существу, внешне удивительно похожему на тебя, ты насчитываешь найти в общем и целом сходный организм с похожими реакциями и общим набором реакций и жестов, но вдруг — о ужас! — перед тобой стопка холодца, аляповатое чучелко, набитое шлягерами, обрывками не своих фраз и несмешных шуток, призрачными пленками чувств, опьяненное безградусными нищими соками постыдно пошлых сновидений... Они говорят, двигают руками и ногами, улыбаются, сетуют, призывно стреляют глазками — этими странными дырами, с обратной стороны которых — тоненькая полоска фольги... От созерцания фигур и движений этих бессмысленных скорлуп становится невыносимо одиноко. Как чудовищно это одиночество, известное только психически больным, поэтам и ангелам. Поразительно какой странный выход из этой фатальной ситуации нашел Мальдорор...

“Мальдорор сидя на прибрежном утесе размышляет, какое счастье иметь друга, родственную душу. Поднимается ураган. Мальдорор замечает большой парусный корабль, который терпит крушение — штормовой ветер разносит паруса в клочья. Усилия команды бесполезны, корабль тонет. Какой-то юноша борется с бурными волнами и похоже у него есть шанс добраться до берега. Однако по мнению Мальдорора никто не должен спастись. Он прицеливается, стреляет, голова навсегда исчезает в волнах. И здесь появляются акулы — вода смешивается с кровью, кровь с водой. Самая крупная и великолепная акула бросается на своих соплеменниц и затевает бешеную схватку. Восхищенный Мальдорор с ножом в руке ныряет, плывет ей на помощь. Вдвоем они расправляются с врагами. Они долго, несколько минут смотрели друг другу в глаза и удивлялись беспримерной жестокости взглядов. Плавали кругами, не теряя друг другу из виду и каждый размышлял: “Нет подобного еще не встречалось. Подобное зло могущественней моего зла.” И увлеченные сократили дистанцию — акула рассекала волны плавниками, Мальдорор — руками. Озаренный, ошеломленный, каждый созерцал собственный портрет. Их разделяло не более трех метров и тогда... скользнули, соприкоснулись как любовники, обнялись нежно и деликатно словно брат и сестра. Ласковая привязанность возбудила плотские желания: руки раскинулись, сомкнулись, нервные бедра всосались пиявками в эластичную клейкую напряженную кожу монстра: руки, плавники переплелись, груди, животы втиснулись, образуя темно-опаловую массу в терпких выделениях водорослей: в бушующем урагане, в зигзагах молний, извиваясь на брачном ложе пенистых волн, они унеслись, вращаемые подводным течением, в неведомую глубину бездны и соединились в безобразном, целомудренном, непрерывном соитии. Наконец! Я более не одинок в этом мире. О моя первая любовь!”

— Это было прекрасно, также прекрасно, как изъеденная проказой звезда, как случайная встреча дождевого зонта и швейной машинки на операционном столе”.

Лотреамон уникален тем, что он единственный поэт, причем живший не так давно, у которого полностью отсутствует биография. Мы не знаем о нем абсолютно ничего. Он остался только в форме литературного текста, в котором он живет, существует, обосновывает свое бытие. Лотреамон — это не человек., но текст, особое текстовое существо. Это напоминает латинский термин — Intelligentia, которым схоласты и маги называли “умные сущности” сверхчеловеческого, развоплощенного плана. Энигматичность Лотреамона столь велика, что существует целая серия реконструкций его личности, которые варьируются от фигуры пародиста и юмориста, до “извращенного ангела” и “иерарха темных сил”. Неясно шутник ли, демон ли, ироничный эрудит ли, революционер ли... Никакой определенности. Но раз он совершенно неизвестен, значит на то есть причины. Я думаю, что непроницаемая пелена мистерии, окружающая личность Лотреамона это выразительный знак, заставляющий нас пересмотреть наше представление о реальности литературы, об онтологии текста. Когда говорят о доминации Логоса, интеллектуально-вербального начала над комплексом субстанциальных реальностей, имеют в виду нечто весьма смутное, некую игру ума, некую абстракцию. Первый Ум или Первый Логос выносится далеко за рамки человеческого опыта, а все составляющее наш обычный язык считается профанической, низкой, материальной реальностью. Это могли бы оспорить маги, которые подобно персонажу рассказа Гофмана вызывали духов по школьной азбуке. Это фонетическая кабала, оживленное слово, эвокация. Но, увы, под магами сегодня понимают исключительно закоренелых проходимцев, да и сами представители этой странной и тревожной профессии в ее изначальном значении, вряд ли стали бы применять к себе это затасканное, окончательно опошленное шарлатанами слово. Лотреамон восстанавливает оперативно-магическое, теургическое измерение языка. Когда мы прикасаемся к его тексту, невозможно отделаться от ощущения, что мы на самом деле вступаем в какой-то реально существующий, но совершенно неожиданный, новый, с телесной наглядностью новый мир, где нет самого главного и привычного для нас элемента — нет личности автора, нет человека. Текст без автора. Слово без того, кто его написал. Тревожное свидетельство, оставленное существом без качеств. Сгустившаяся в слова и знаки препинания зловещая ткань невместимого знания. Leatreamont, L’Eau Tres Amont. По фонетической каббале — это звучит как “Вода из самого Истока, из Верховья реки”... Безусловно, эта Вода растворяет, это коррозивная жидкость. Все это очень стильно напоминает герметическую традицию, алхимию. И многие пассажи из Песен Мальдорора явно содержат намеки на Великое Делание алхимиков.

Как иначе можно истолковать следующий пассаж — знаменитый пассаж Лотреамона из второй Песни об Андрогине. Этот пассаж, если я не ошибаюсь, невеял Вам, Евгений Всеволодович, Ваше изумительное стихотворение о Terra Foliata, об алхимической земле, занесенной золотой листовй осени...

“Это сказка о Terra, Terra Foliata и т.д.” (Стихотворение Евгения Всеволодовича)

У Лотреамона — два врага. Один Человек, другой — его творец. 

“Моя поэзия состоит единственно из атак всеми возможными средствами из атак на человека, этого ублюдка, и на его создателя, который не должен был бы, по моему мнению, создавать подобную сволочь. Тома моих книг будут копиться и копиться до скончания моей жизни и однако, вы не найдете в них никакой другой идеи, кроме этой, неизменно, вечно присутствующей в моем сознании”.

Кажется яснее не выразится и банальный морализирующий разум услужливо подсказывает — “откровенный сатанизм”, “богохульство”. Если бы все было бы так просто, то мир представлял бы собой примитивный механизм, духовный путь был бы подобен путешествию на электричке, а история представляла бы собой распорядок дня в детском саду — с мудрыми воспитателями и бессмысленным времяпровождением, в котором ритм незамысловатых наказаний и поощрений прививает недорослям элементарные социальные навыки. Бог, конечно, любит простецов и юродивых, но это еще не значит, что он любит мещан, лицемеров, моралистов и агрессивных посредственностей. С Лотреамоном так просто не разобраться. Элементарное чувство вкуса подсказывает, что все намного сложнее. И внимательному взгляду сразу же открываются многозначительные детали. Так, например, Лотерамон нигде в своих текстах не употребляет слово “Бог”. Ни разу. Случайно? У этого автора либо все вообще чистая случайность, тогда и говорить не о чем, либо все вплоть дол малейших деталей, до знаков препинания нагружено абсолютным смыслом. Когда Лотреамон говорит о “творце”, “Креаторе”, “демиурге”, на которого обращена его уважительная ненависть, он имеет в виду нечто особое. Современный человек и его “создатель”, возможно, принадлежат к особой весьма не очевидной реальности, не имеющей никакого отношения к тому, что понимает под человеком” и “творцом” Традиция. В обнаружении этого головокружительного факта, в разоблачении этой кошмарной Истины состоит величайший смысл послания Лотреамона. То, что на первый взгляд представляется вершиной богохульства и святотатства, оказывается, на самом деле, выразительным и впечатляющим изложением сугубо традиционной доктрины. Путь мира согласно циклической логике священной Традиции двигается от Блага ко Злу, от позитивного полюса к негативному, от Золотого века к Железному, от Крита юги индусов к Кали-юге. Вначале времен человечество пребывает под правой, благословляющей, милосердной дланью Божества. И Творец и творение в этот райский период благи и отношения между ними гармоничны, исполнены любви. В конце времен все меняется радикальным образом. Человечество подпадает под левую, карающую длань, живет в режиме раскола, безумия, помрачения, хаоса и вырождения. Это апокалиптическое человечество есть уже порождение иной сущности, выдающей себя за “создателя”, порождение “узурпатора”, “обманщика”. Световое Божество удаляется, на его место приходят мрачные могущества теневых сторон высшей реальности, “иные боги” Лавкрафта. Высшей формой обмана и гипноза является стремление привить человечеству последних времен иллюзию того, что между ним и “божеством” сохраняются те же отношения, что и в начале времен. Та же гармония, то же послушание, та же любовь. Апокалиптическое человечество воздвигает над собой химеру, поганого идола, возведенного в чин “создателя”. А на самом деле, вся эта псевдо моралистическая пастораль лишь прикрывает реальную бездну извращения, порока, греха, низости и лжи. Против такой реальности и восстает златокудрый Мальдорор, противник “демиурга”, волевая, героическая антитеза “Креатора” современного мира. Это — мэтр “Пути Левой Руки”, и именно под этой дланью настоящего абсолютного Бога и находится наш исторический цикл. Любопытно, что и в христианстве, этой уникальной, головокружительной религии Любви и Света, идет речь о двух пришествиях Сына Божьего. Первое — в страдании и Спасении. Это — проявление Божественной милости. Второе будет Страшным. Это богословское догматическое определение нагружено важнейшим смыслом — Суд — Страшный. Пришествие — Страшное. Так сугубо христианский цикл истории, лежащий между Первым Милостивым и Вторым Страшным Пришествиями, повторяет в сжатом виде, как финальное, эсхатологическое резюме всю историю мира — от земного рая до земного ада. И Конец христианского века совпадет с Концом мира вообще. Но это — отдельная тема. Путь левой руки — путь героя. Древние понимали, что в определенных случаях сам факт “богоборчества” может быть сугубо религиозным, духовным инициатическим путем. Вспомним хотя бы патриарха Иакова, названным “Израилем”, а это имя по одной из этимологий означает “Сражающийся с Богом” как раз в память о его ночной битве с Божеством. Тот же Иаков и в том же месте — в Вифиле увидел знаменитую лестницу, ведущую на небо (и с неба!). По этой лестнице поднимались на Олимп греческие герои, бросавшие вызов олимпийским богам и доказывавшие в битве и войне с ними свое право на соучастие в божественной реальности. “Силой нудится Царство Небесное”.

— Обратите внимание на то, что его ненависть направлена толькотна Шестой День Творения, когда был сотворен человек. Дикакя природа, напротив, вызывет в нем бесконечный, орфический восторг. Чего стоит его восторг перед “старым Оеканом”, восторг не только тематический, но и стилистический — песнь — поэма в прозе, каждый фрагмент — стихотворение, текст разворачивается неторопливо, торжественно, ритмически,напоминая величавое спокойствие океана.

— Океана Безумия.

“На сей раз я хочу защитить человека, я ненавистник всякой добродетели. Я не забыл Творца после того, как в день славы сбросил колонну, соединяющую небо и землю, на которой уж не знаю каким жульничеством были начертаны знаки его могущества и его вечности. Четыреста присосок впились в его подмышку и он зашелся отчаянным криком.... но Креатор сохранял поразительное хладнокровие в жесточайших страданиях, и исторг из своего лона ядовитое семя на жителей земли. Но к его изумлению Мальдорор обратился в спрута. Восемь чудовищных щупалец каждое из коих могло легко захлестнуть планету, рванулись к телу творца. Из последних сил Креатор боролся с беспощадными, влажными, гибкими кольцами, что сжимали его все тесней... но я боялся подвоха, насосавшись как следует его крови, я скрылся в своей пещере. После бесплодных попыток он перестал меня искать, но отныне знает, где мое логовище и не торопится туда войти. Теперь мы живем наподобие двух монархов, знающих силу друг друга, не могущих друг друга победить”.

Борьба против Создателя-демиурга. Она проходит у Мальдорора почти на равных. Оба персонажа и Креатор и его кристально жестокий антипод довольны яркие, могущественные, циничные и безжалостные типы. 

— Хочу заметить Мальдорора при этом ни в коем случае нельзя смешивать с дьяволом или сатаной иудео-христианского ареала, то есть со специалистами довольно ограниченного профиля.

— Здесь вообще все другое. И так называемое “добро” и так называемое “зло” у Лотреамона лежат в особой изогнутой плоскости, касательной по отношению к конвенциональным моральным категориям. Например, и “благой” Креатор, демиург, и его противник белокурый Мальдорор часто превращаются в монстров, оба напиваются, убивают, совершают множество кошмарных преступлений. Вся лишь разница в том, что Креатор лжет и лицемерит, а Мальдорор предельно честен — в особом, конечно, абсолютно безумном смысле — ведь он только и занимается тем, что обманывает подростков, чтобы их потом жестоко покарать за доверчивость, романтизм и наивность.

— Печальнее всего судьба Мервина из 6-й песни, этого юного гения, соблазнившегося предложением Мальдорора бросить добропорядочную семью и отправиться с мэтром в галлюцинативные поиски новых земель и нереальных пейзажей...

— Я не могу без дрожи перечитывать описание встречи Мервина с Мальдорором на мосту в то роковое утро, когда юноша окончательно решил отдаться во власть приключений и дальних странствий в кампании своего нового друга, об истинных намерениях которого он не подозревал.

“Утренний пар рассеялся. Два пешехода с двух разных сторон одновременно взошли на мост Карусель. Хотя они и не виделись раньше, общаясь только посредством писем, они сразу же опознали друг дуга. Действительно, трогательно было наблюдать, как два существа, столь разделенные возрастом, так сильно притягивались друг к другу высотой чувств. По крайней мере так думали все те, чье внимание в тот момент было привлечено этой картиной, и картину эту многие, даже самые математические умы не могли не признать трогательной. Мервин, с лицом залитым слезами, думал про себя, что так сказать в самом начале жизненного пути он встречается с надежной опорой в будущих лишениях и подвигах. Другой же, будьте уверены, не говорил про себя ничего. Вот посмотрите, что он сделал. Поравнявшись с юношей он внезапно открыл мешок, который нес с собой, с силой схватил подростка за волосы и быстрым движением сунул его в грубую ткань. Мгновением позже он накрепко перевязал мешок бечевкой. Так как Мервин принялся истошно орать, Мальдорор схватил мешок как если бы он был полон стиранным бельем и принялся бить им о парапет моста. Жертва, услышав как хрустят ее кости, замолкла. Уникальная сцена, помыслить которую не придет в голову никакому режиссеру. В этот момент по мосту проезжал живодеры со своей повозкой. Человек с мешком подбежал к нему, заставил остановиться и сказал: 

“В этом мешке находится собака. У нее бешенство. Убейте ее так скоро, как это только возможно.”

Собеседник выказал соболезнование.

Четыре живодера принялись стучать своими молотками по извивающемуся в конвульсиях мешку.

И так далее....” Демиург еще попытается спасти Мервина, превратившись в носорога. Но Мальдорор не даст застигнуть себя врасплох. В решающий момент, уже приготовившись забросить мальчика на купол Сорбонны, стоя на высоком столпе на Вандомской площади, при виде кавалькады, возглавляемой Креатором-носорогом, Мальдорор вытащит свой пистолет и всадит своему врагу пулю. Хотя тот и не может умереть, но вынужден будет ретироваться.

Дюкасс умер 25 ноября 1870 года. Ему было всего двадцать четыре года! Вдумайтесь, 24 года! Заблудившийся ангел, кристальный дух далеких утонченных сфер, пронизавший наш апокалиптический мир на краткое мгновение. Оставивший после себя документ о реальном положении дел и здесь и по ту сторону, ничего не объяснивший, но намекнувший на все, более чем намекнувший, погрузивший во все, в это герметическое “Все” самых внимательных мыслителей грядущего века, он мгновенно скрылся из виду, поспешно спрятав свое тело под тяжелую гладкую холодную кладбищенскую плиту. Для нашего века он значит наверно также много как Артюр Рембо или Фридрих Ницше.

Мальдорор говорит с нами от имени неведомых и всесильных богов языческого пандемониума, от имени такой невероятной беспредельности, по сравнению с которой наша бесконечная вселенная со всеми ее метагалактиками — просто обывательское захолустье. Он вне жизни и смерти, он мастер метаморфоз, его образ — одна из немногих удачных попыток искренне ответить “да” на вечный вопрос о свободе. Но этот ответ слишком безмерен, слишком сногсшибателен, Мальдорор слишком велик для любого человеческого порыва. Судите сами как трудно вообразить “свободу”, если столь тяжелы даже предварительные условия освобождения от рабства. В середине нашего века Эрих Фромм сказал на конференции посвященной теме “Дзэн-буддизм и психоанализ”. —

“Большинство людей блуждает по дорогам жизни, оставаясь симбиотически связанным с матерью, отцом, семьей, родом, государством, общественным статусом, деньгами, богами и т.д. Не желая или не в силах порвать пуповину, они остаются рожденными лишь отчасти, более или менее живыми...”

— Ваша Ванна наполнена — Die Wanne ist voll

В одну из первых встреч с Вами, Евгений Всеволодович, около двадцати лет назад, — мы были в состоянии плавания, естественно, под Москвой в Мытищах у друзей, выбрав подходящий, как мне казалось момент, я спросил Вас 

— “Что такое Putrefactio, алхимический режим гниения, что такое “работа в черном”, nigredo, l’oeuvre au noir?”

— Вы удивились такому вопросу. я был тогда еще совсем молодым человеком и ответили словами Гете из “Фауста” — 

“Гниение — это та операция, которая впервые делает монету ценной”.

Это абсолютно верно в случае Графа Лотреамона — прочтение “Песен Мальдорора”, постижение и проживание текстов Лотреамона, прохождение сквозь миры абсолютной жестокости, расплавления своего жалкого эго, своей отвратительной, тщедушной, наглой и уродской индивидуальности в кристальных водах священного безумия этих песен — это восхитительное, фасцинативное текстовое Nigredo, инициатическая путрефакция “ветхого адама”, этого “внутреннего обывателя” — только это делает наше сознание, наше интериорное зерно, наш вкус в конце концов “впервые ценным”. Диссолюция, коррозивные воды жестоко трансцендентного смысла. Грамматика как инструмент абсолютного ужаса. Математически точное описание Абсолютно Иррационального... Граф Лотреамон. Неизбежный призрак, с которым мы сталкиваемся сквозь время и пространство. Вы идете по улице, смотрите на витрины, углубившись в рваный ритм своих не очень интересных мыслей или разглядывая аляповатые фигуры прохожих, колышущихся в туманном движении к совершенно неясной, конечно, отсутствующей, но скрывающей свое отсутствие гипнозом бытового идиотизма — цели... Но по параллельной улице. по череде переулков и дворов движется какая-то зловещая фигура. Она то приближается к вам и ее уже можно различить на перекрестке, то снова уходит в глубь... Как бумеранг, как ритмичные часы, как смутный абрис того, что вы увидите сразу после вашей неизбежной смерти — ведь не думаете ли вы, в самом деле, что будете жить вечно? Как бумеранг. Вы не ошиблись — это Мальдорор. Он совсем не состарился. Его волосы такие же светлые, кожа такая же белая, а глаза — эти глаза — они столь холодны и лазурны. У него, естественно, есть американский складной нож — тот самый, которым он выпотрошил столько тушек — и будьте уверены, он знает как с ним поступать. Последний раз его видели на Тверской. Мальдорор с его неизменным одноглазым бульдогом. В руках он нес аквариум, прикрытый фиолетовой парчой. Внезапно порыв ветра из подворотни приподнял материю и я... И я заметил, что было в его стеклянном ящике. С этого момента я уже больше не могу смотреть людям прямо в глаза. Ведь там, ведь там была...